Пётр Самотарж - Несовершенное

– Что, получил материал Ногинского?

Самсонов деревянно кивнул. Даша не могла и не пыталась постичь его переживания, а просто сказала с прежней беззаботностью:

– Посмотри там у него в столе – он на днях какую-то кассету принес с телевидения, целый день ругался. Не знаешь, что с ним стряслось такое? Жил себе и жил человек, работал и работал, вдруг сорвался и, как ненормальный, ни с того, ни с сего, умчался за горизонт.

– Не знаю. А почему за горизонт? Он что, уехал?

– Еще как уехал! Никто не знает, где его искать.

– Даже так?

– Именно так. Ты ведь знаешь, старик обожал поболтать, но я не помню, чтобы он хоть раз упоминал о своих родных и близких. Все его истории были о друзьях, и все они живут где-то здесь, но их адресов никто не знает.

Даша, кажется, искренне переживала за судьбу исчезнувшего Ногинского, хотя, кроме регулярных совместных чаепитий в компании с остальными сотрудниками редакции, никаких отношений с ним не поддерживала. Самсонов, горящий желанием открыть папку, попытался молча пройти к своему столу, но неприятное предчувствие его остановило.

– А ты не знаешь, что за материал он готовил?

– Так вот же, папка у тебя в руках, – удивилась Даша.

– Папка папкой, а что он тебе рассказывал? Зачем ходил на телевидение за кассетой?

– Да ну тебя, – пожала плечиками Даша, отвернулась и вновь озабоченно погрузилась в ворох испещренных разноцветными пометками листов компьютерных распечаток. – Могла ведь вообще ничего тебе не сказать, так бы и ушел без всяких вопросов.

Самсонов приблизился к ней сзади с повадкой тайного эротомана во вкрадчивых движениях, осторожно положил руки на узкие покатые плечики и склонился над жертвой своей лысеющей, но коротко стриженной и поэтому не курчавой головой. Даша была выше него ростом, узенькая не только в плечах, но и в груди, в талии и бедрах, золотистые волосы рассыпались волнистым водопадом по спине, поперек которой проступали сквозь тонкую ткань блузки очертания изящного лифчика, и возбуждение стареющего неудачливого женатика и ходока с каждой секундой становилось все менее наигранным.

– Даша, – произнес он коротко и увесисто, словно собирался дать ей смертельно опасное задание. – Ногинский ведь мне дела сдавать не собирался. Он понакатал там заметок для своего внутреннего потребления, в которых мне минимум сутки разбираться, а у меня их всего ничего в распоряжении, чтобы вынырнуть на поверхность. Ты ведь не хочешь, чтобы я захлебнулся в омуте, как сом под корягой?

– Сом не может захлебнуться, пусть даже и под корягой.

– Да, действительно. Тогда ты ведь не хочешь, чтобы главный высосал из меня жизненные соки, как сом из утопленника?

– А что, сомы высасывают жизненные соки из утопленников? – оживилась Даша, бросив на короткое время свои неотложные бумаги и обернувшись к нахлебнику заинтересованной мордашкой.

– Возможно. К слову пришлось. Фраза показалось эффектной. Не все ли тебе равно, в самом деле? Ты лучше не увиливай от творения блага ближнему своему.

– На кассете запись их программы об открытии этой доски, – сдалась информированная не по годам девушка, вновь погружаясь в мир русской орфографии и стилистики.

– Какой доски?

– Господи, Самсонов, да разберись ты сам в этих бумагах, с какой стати я должна вводить тебя в курс? Ты, кстати, тоже здесь работаешь, почему же ничего об этом не знаешь?

– Хотел бы я знать, почему. Так что за доска?

– Да мемориальная доска на школе, в память о выпускнике, который погиб в Афгане. На этой неделе открыли, кажется. Сюжет по телевидению уже прошел, а главный вознамерился дать очерк в возвышенных тонах с широкими обобщениями и поручил Ногинскому. Тот немного побегал-побегал, а потом выругался, пообещал в стиле Кармазинова положить перо и исчез.

– Если ты так много знаешь о проблеме, – вкрадчиво нажимал Самсонов, – то не могла не разобрать хотя бы нескольких слов старика о теме. Наверняка, он тебе душу излил, чтобы ты его пожалела.

Даша хмыкнула неопределенно, передернула плечиками и рассеянно, отсутствуя мыслями, проговорила:

– Кажется, обещал разнести журналистский цех по кирпичику и что-то городил о нежелании вить из себя веревки. Ничего определенного.

Источник окончательно иссяк, Самсонов некоторое время упорно смотрел ей в затылок, затем коротко вздохнул, деловым несуетливым шагом подошел к столу пропавшего конкурента, пошарил в набитых бумажно-картонным хламом ящиках, выудил оттуда бытовую видеокассету без футляра и удалился из редакции с чувством страждущего в пустыне, уверившегося в нереальности миража.