Игорь Ягупов: Побег в Рождество

Прямо перед нами на трассу выходит олень. Наверное, он просто хотел перейти дорогу, направляясь по каким-то одному ему ведомым, но, очевидно, весьма важным делам в ту часть мелкосопочника, что лежит к северу от грунтовки на Ивало. Растерявшись в пронзительной белизне дальнего света, он вдруг меняет направление и начинает неспешно трусить перед нами вдоль дороги. Такие ЧП случаются в Лапландии на каждом шагу. Оленей здесь множество. На дорогах повсюду стоят специальные знаки: «Внимание! Олени!» Финны и те, кто часто приезжает на машине в страну Рождества, давно к этому привыкли.

Я сбрасываю скорость – пугать оленей сигналом или ревом мотора в Финляндии не принято – и тащусь вслед за плавно покачивающимся перед нами белым оленьим зеркалом. Это еще не самое плохое развитие ситуации. Бывает, что олени ложатся на дороге. Какая-нибудь глупая мамаша с парой подруг и оленятами располагается на шоссе для ночлега. Тогда приходится ждать, сигналить, пытаться объехать безмятежную группу. Олени здесь наглые и подчас ведут себя скверно.

Наш красавец в свете фар с гордым видом шествует перед нами в Ивало. Иногда он вскидывает голову и трясет рогами. Может быть, ему не нравится шум? Или свет фар вызывает у него психологический дискомфорт? Как знать. Мне олень симпатичен.

– Смотри, – говорю я Тошке, кивая на белый тучный зад невольного попутчика. – Он похож на толстую тетку, которая с авоськами в руках догоняет автобус.

Тошка сначала кидает на меня подозрительный взгляд, пытаясь найти издевку. Но глаза мои чисты и невинны. Да Тошка и не толстая вовсе. У нее хорошая фигура. С годами ее формы, конечно, немного округлились, но это ее нисколько не портит. Она высокая, и у нее длинные ноги.

Удостоверившись, что никакого намека в моих словах нет, Тошка кривит рот в вымученную улыбку, почти гримасу. Во-первых, ее тошнит. Во-вторых, она явно не разделяет моих восторгов относительно северной коровы, виляющей задом перед ее носом.

Тошка любит хищников. В их глазах она видит горящий огонек жизни, ту жестокую теплоту бытия, которой нам самим подчас так не хватает. В хищниках есть преступное обаяние. Так говорит Тошка. Понаблюдайте, как огромная тяжелая собака – меховой бесформенный мешок – с легкостью, без всякого разбега берет препятствие высотой с собственный рост. Посмотрите, как плавно она движется, как без видимых усилий складывается пополам, чтобы почесать зубами крестец. Ей от природы дана пластика, на достижение которой у человека уйдут годы ежедневных многочасовых занятий у балетного станка. Хищники бегут дорогой жизни, по которой мы идем неспешным шагом. Они обгоняют нас на этом пути в вечность. От их горячих тел исходит энергия, притягивающая к себе озябшие души уставших от жизни людей. Примерно то же самое, должно быть, чувствует кролик, падая все глубже и глубже в бездну восторженных глаз удава.

Человечество вырождается. Так говорит Тошка. Благодаря развитию цивилизации и повышению уровня жизни у нас, считает она, нарушился естественный отбор. Слабые и больные особи стали выживать и приносить потомство. А это ведет к деградации биологического вида. Тошка всегда морщится при виде какой-нибудь маленькой прыщавой девчушки, из последних сил толкающей перед собой коляску, которая на фоне тщедушного тельца мамаши кажется несуразно громоздкой и тяжелой.

– Кого она может родить? – гневно спрашивает Тошка. – Такого же чахлого уродца, как она сама?

Меня несколько раз подмывало спросить, почему тогда у нее, такой шикарной во всех отношениях Тошки, нет детей. Но я всякий раз боялся ее обидеть и задеть что-то ранимое, что-то личное, чего я не знаю и, если честно, не очень-то хочу знать.

Олень наконец-то догадывается свернуть с дороги, и я прибавляю скорость. Тошка закуривает сигарету с явным желанием хоть как-то сбить тошноту. Сделав несколько затяжек, не принесших, очевидно, облегчения, женщина давит окурок в пепельнице и высоко запрокидывает голову на подголовник сиденья. Она измучена, и большие темные глаза смотрят на меня непонимающе и вопросительно.

У Тошки всякий раз такой вид, когда нужно поднимать зарплату сотрудникам фирмы или платить налоги. И мои замечания насчет того, что повышение зарплаты, равно как и уплата налогов, вовсе не возводят ее в терновом венце на Голгофу, не имеют на нее ни малейшего влияния.

Сейчас Тошка страдает по делу. Я замечаю, как она косится на часы. Времени – девятый час. Мы проезжаем Ивало. Длинная главная улица со множеством магазинчиков залита огнями. Обманчивая яркость большого города. На самом деле в Ивало проживают чуть больше трех тысяч человек. Правда, один мой местный знакомый как-то раз с гордостью сообщил, что население «большого» Ивало, то есть Ивало с его пригородами, «зашкаливает» аж за… семь тысяч. Я восхищенно зацокал языком. Хотя, если честно, цифра меня не впечатлила. Тошка в такой ситуации обязательно сказала бы какую-нибудь гадость. Что-то вроде: