Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях

Сам Антон вскоре имел денежку такую, что легко мог бы выкупить и себя, а годика через три и все производства. Да возможно ему бы вольную и так дали, заикнись он только, но разговора такого никто не заводил. Уходить отсюда он и в мыслях не держал. Все здесь ему содействовали, помогали, и, что самое, может быть, главное – ценили и уважали! Родственников у Антона к тому времени в живых никого не осталось, а жениться он тоже не торопился, всего себя отдавая любимому занятию. А оно для него было самым главным в жизни, и людей Антон подпускал к себе по принципу того, насколько они ценят его дело. Когда над ним назначили «верховодить» молодого барина, он того в грош не ставил, новшеств никаких не принимал и всячески свое превосходство при любом случае показывал. Но со временем приглядевшись и поняв, что «барин не забавы ради, а всей душой влез», стал прислушиваться к его экономическим советам, пробовать нововведения и принял-таки того как соратника.

Абсолютно разные по всему – по характеру, по происхождению, по воспитанию, по возрасту даже, но сходные лишь в одном – в отношении к делу, они неожиданно сошлись близко. Романтически настроенный, иногда «витающий в облаках», но благодаря маменькиным стараниям трудолюбивый, росший в семье «под крылом» барский сынок Андрей и всегда хорошо знающий чего хочет и рассчитывающий только на свои силы, твердо стоящий обеими ногами на земле крестьянский сын, сирота и одиночка Антон стали друзьями.

Во времена, когда барский сынок еще обучался в столицах, вышла царская вольница крестьянам. Не сказать, что по большой любви к хозяевам все они захотели остаться на привычном месте, многие схлынули в город за лучшей, как им казалось, долей и пристроились там по фабрикам и заводам. Немногие, у кого семьи были большие, а сыновья работящие, брали ссуды и выкупали собственные наделы земли. Но были и такие, кто остался при прежних хозяевах. Так же, наслышавшись о разумности местной помещицы, стекались к ним в Луговое и различные умельцы со всей губернии. Года через три после возвращения Андрея в родное поместье и начала его патронажа над Луговскими производствами, прибыл к ним со всем своим семейством некто Гаврила Стогов, мужик, виртуозно владевший искусством гравировки. Сам он, при своей дружбе с металлами, как нельзя, кстати, пришелся ко двору. Да была у него взрослая уже дочь Наталья, темноволосая разумная девушка, которая с детства, будучи в услужении у дочки прежних хозяев, многому с той вместе обучилась – знала и грамоту, и счет, и музыку. Обладала она к тому же той мягкой красотой, которая не в глаза бросается, а как ровное пламя внутри теплится. Вот ее-то появление и снесло голову сразу у двух заядлых холостяков – и у Антона, и у Андрея.

Однажды, возвращаясь во время страды из Нижнего в Луговое, Андрей увидел идущую перед ним по пыльной дороге крепенькую босую молодку. Шла она, видимо от самого города, твердым не устающим шагом, с узелком, и перекинутыми через плечо ботиночками. Он, объехав ее на повозке, обернулся и притормозил, узнавая:

– Никак, Наташа? Наша?

– Ваша Наташа! – серьезно и обстоятельно стала отвечать она. – Дочка Егора Строгова. Папаша зимой помер, а мы с мамкой на фабрике все работали. А на троицу и она померла. А я вот не могу там, в городе, одна. Иду вот, да в ноги Вашей матушке брошусь. Пусть не гонит. Я хоть в поле могу, хоть по двору, а хоть и в мастерские Ваши, как скажете! Хоть кем научусь. Но только в город больше не вернусь.

Андрей усадил ее в коляску «рядом с собой, как ровню» и сам привез к матери. Та подумала, подумала: «Эх, Наташенька, а где ж ты одна жить-то станешь!», и оставила девушку при себе, в доме. С того дня, иначе как «благодетель» Наташа Строгова своего молодого барина и не называла. Многие в округе, прослышав, что «… а барин-то наш – в крестьянскую девку Наташку втрескался!», приходили к центральной усадьбе полюбопытствовать. Водворение в это же время в доме молодой женщины со схожим именем давало целый простор для ошибок и кривотолков, и Наташе, живущей при барыне, часто приходилось повторять праздным зевакам: «Не она я! Та Гавриловна, а я – Егоровна». Так оно смолоду к ней и прижилось.

А любовь к той, другой Наташе всё никак не разрешалась! Матери Андрея может и не нравилось, что выбор его пал на мужицкую дочь, но будучи мудрой женщиной и любящей матерью, она решила выждать и в душевную смуту сына не встревать. Тем более – он уже далеко не мальчик, и сколько ж можно ждать несбыточного счастья? Пусть будет, как Бог даст.