Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях

– Какое же это? Я не слышал.

– Вас называют «вечный странник». Но это я сообщаю Вам по секрету, – она заговорщицки оглянулась по сторонам. – Вот Вы и на деле доказываете Вашу приверженность к путешествиям. Вы сейчас интересуетесь Азией?

– Если только лишь в воображении, милейшая Варвара Михайловна, – Сергей заметил нескольких гостей, которые задержались подле них, прислушиваясь и надеясь на развлечение. – Но путешествие, хоть и недалекое, действительно состоялось. Я вчера, господа, предпринял полет на воздушном шаре. Сопровождал сына нашего китайского гостя, оттуда и сувенир.

– Ах, как Вы смелы! – всплеснула руками хозяйка.

– Да ну что Вы, Варвара Михайловна, – Сергей наслаждался всеобщим вниманием, и уже совсем не сожалел, что поддался на угрозы и уговоры тётки с этим полетом. – Это абсолютно безопасно, летают, как видите, даже дети. Рекомендую всем, господа и дамы.

– Так вот откуда это прозвище? От Вашей склонности испытывать судьбу и совершать рискованные вояжи?

– Не думаю, милая хозяюшка, – Сергей достал любимую трубку. – Всё же путешествия подразумевают под собой иной образ жизни, наполненный не только впечатлениями, но и… Как бы это помягче? Неудобствами. Это несколько далеко от меня. «Странник» – понятие больше философское, образное, не такое прямолинейное как «путешественник».

– Да, да. Согласна с Вами. Опасности и их оправданность. Я недавно прочла, господа, как год назад, весной, в полярной норвежской экспедиции произошел небывалый случай. Вмерзнув во льды, люди на судне двигались вместе с ними, что, в общем-то, соответствовало задачам экспедиции, главной целью которой было изучение полярных течений, их скорости и направления, а не покорение самого полюса. Но, вдруг поняв, что дрейфующий корабль начинает относить уже прочь от него, Нансен в эмоциональном порыве предпринимает вылазку на лыжах. С одним только своим товарищем, с небольшим запасом продовольствия. День за днем они упорно идут вперед, на север, теряя силы и собак. И вот, в какой-то миг разум берет верх. Понимая, что если с этого момента продолжать движение к цели, то, даже достигнув полюса, никаких ресурсов, а значит и возможностей вернуться обратно, у них не останется. И они поворачивают на юг. Это называется – «точка возврата».

– Они так и не побывали на северном полюсе? – спросил кто-то из гостей в полнейшей тишине.

– Нет, – задумчиво ответила Варвара. – Но я увлеклась, господа. Так откуда, все-таки, Ваше прозвище, дорогой Сергей Осипович? Я вначале думала, что это из каких-то Ваших стихов, но не нашла.

– Из стихов, Варвара Михайловна, – Сергей смотрел сейчас на нее впервые заинтересованным взглядом, она поразила его своим воодушевленным рассказом. – Они вряд ли где-то печатались, если только в альманахах. Такие, знаете ли, случаются иногда. В ранней юности. Максималистские и амбициозные, – он самокритично улыбнулся. – Не стоят внимания.

– Может быть сейчас? – Варвара забыла про то, что вокруг люди, под его взглядами не замечая никого больше. – Может, вспомните их для меня?

– Может, ты хочешь меня приручить, как дворовый шарманщик свою обезьянку? – Сергей поднял глаза прямо не нее.

– Что, простите? – задохнулась Варвара.

Лицо ее запылало жаром и покрылось пунцовым румянцем, а в груди все, напротив, мгновенно заледенело и превратилось в снежную пустыню, которую уже никому не перейти, потому что нет сил. Вокруг них воцарилась полнейшая тишина, все замерли. Сергей стал набивать потухшую трубку, потом положил ее на костяную пепельницу, стоявшую перед ним, и встал из-за стола. Он задвинул стул, оперся обеими руками на его спинку, образовав, таким образом, некий барьер между ним и Варварой. Или трибуну. Потом улыбнулся одним уголком рта и снова посмотрел на нее.

– Может, ты хочешь меня приручить,

Как дворовый шарманщик свою обезьянку?

Протянуть на ладони простую приманку,

И судьбу на квадрате картонки всучить?

Мне неведома радость надежности сытой.

Я помню тот миг,

Я знаю тот вкус,

Когда дичь неостывшая свежедобыта.

Я это постиг,

И я не вернусь.

Не вернусь. Не приду. Не явлюсь. Не приеду.

Хоть полвека минует. Хоть вечность пройдет.

Не заманит меня ни карминовый рот,

Ни уютные сети ворсистого пледа.

Мне немыслим покой бессловесной поживы.

Спалю все мосты.

Развеется дым.

Пилигримом уйду от идиллии лживой.

Срывая жгуты,

Стану иным.

Может, ты принимаешь меня за другого,