Роман Воликов - Тень правителей

Это был бойкий старичок и – в тех редких случаях, когда выходил в зал – весьма словоохотливый. «Я ведь чебуречную хотел открыть, – как бы извинялся он за сервис. – Мне очень нравилась чебуречная, в Москве, на Колхозной площади. Как теперь называется Колхозная? А-а! Мне Колхозная очень нравилась…. Но в японском центре поддержки соотечественников сказали, что надо продвигать японскую культуру. Короче, денег дадут только на национальный ресторан. «А у меня мама русская, – сказал я. – Вот и будет национальная чебуречная». Но этот желтолицый так на меня посмотрел, что я понял – лучше помалкивать».

«Вот и кормлю вас дохлой рыбой, простите меня, грешного…» – хотел добавить Тофуи, но под укоризненным взглядом официантки замолкал.

Эразм вернулся на остров поседевшим и отягощённым смешными знаниями. Он, будучи совершенно трезвым, утверждал, что прочёл на зоне всю историю философии, которая была в лагерной библиотеке. Он ещё много чего утверждал, оголтелой лжи или правды, Тофуи по привычке щурил узкие глаза, но он постарел, ему было лень гнаться за мерцающим светом Эразма.

В кафе негромко пел голос Шклярского.

– Здравствуйте, Павел! – приветствовал его Каторжанин. – Напомните мне, вы ведь по профессии землемер?

– Статистик. В том смысле, что я окончил экономико-статистический институт.

– Я и говорю – строитель Дауд.

Он уже привык к изворотливой логике разговора Эразма и просто слушал «Египтянина» Шклярского.

– Да, прилетел сегодня утром. Вас угостить?

– Если можно, – сказал Эразм. – Лёд в Охотском ещё не встал, хоть и ноябрь. Корюшку поэтому не могу брать. А сволочь Тофуи жадобится, говорит, надо сохранять запасы к новогодним праздникам. Итак, поговорим, с вашего позволения, о землеустройстве, – продолжил Эразм. – Или о статистике. Это практически то же самое, просто статистика – вертикальное построение мысли, иногда смотрящее на землю под прямым углом. Человеку очень нужно всё подсчитать, рассчитать и потом с гордым видом сообщить окружающим, как правильно жить.

– Вы опровергаете основы мироздания, – усмехнулся Павел. – А как же насчёт того, что надо держаться корней? Патриотизм, историческая преемственность, здравый смысл, в конце концов?

– Если ходить по земле и работать на ней – безусловно надо. А если лететь в затяжном прыжке из детородного органа в могилу, то вовсе не обязательно.

– Ну, дорогой мой, если все будут лететь, кто же будет работать? И где тогда вы возьмете водку?

– Вы абсолютно правы, Павел. Вы даже можете сказать: вот она позиция вечного паразита общества, который воровал при социализме, ворует при капитализме, ничего не созидает, когда откинет копыта, никто его не вспомнит добрым словом. Есть только одна закавыка, которая, к сожаленью, ломает сию безупречную логику. В доколумбовой Америке не было колеса.

– При чём здесь доколумбовая Америка? – разозлился Павел. Апломб самоучки Эразма начал его раздражать. Он и сам не отличался патриотизмом, честностью в работе, с самого начала существования в бизнесе он делал множество нелицеприятных вещей, было дикое желание, как тогда говорили, «упаковаться»: первая квартира, первая ванна джакузи, первая машина. «Не убиваю же никого, – говорил он приятелям и коллегам и в первую очередь, самому себе. – Государство против нас, пенсия нам не грозит. Надо защищать свой маленький мир, сплоченный корпоративной этикой». Сплоченность корпоративного мира быстро оказалась обычной фикцией, свои в сложных ситуациях сбегали, даже не успев предать. Всё это сопровождалось каким-то странным азартом, болезненным ощущением того, что ты выигрываешь и выигрываешь изначально проигранное. Как-то незаметно азарт уступил место инерции, а потом…

– А потом апатии, – сказал Павел.

– Не понял?! – честно сказал Эразм.– Вы не закажите мне ещё водки?

– В доколумбовой Америке не было колеса, были массовые человеческие жертвоприношения, абсолютная кастовость общества, правители инков говорили на языке, недоступном простому народу, но, при всём том конкистадорам явились выдающиеся чудеса архитектуры, инженерной и математической мысли – вы это хотели сказать, Эразм?

– Я хотел сказать, – ответил Эразм. – Они жили без колеса, среди джунглей и ягуаров, они жили без денег, они смотрели на мир чуть-чуть иначе, чем мы, и не подохли с голода. Сами до этого докопались или кто-то подсказал, чёрт их разберет. Но, боюсь ошибиться, похоже, они умели лететь из этого самого органа и по дороге делать что-то полезное. При всей их очевидной жестокости.