Глеб Васильев - Стакан

– Я десять лет прожил в роскошествах Экстраполиса, – Трехручка гордо похлопал себя по зеленой груди. – Маманя и папаня сразу смекнули, что путь мне на помойку, но этакий расклад им не по вкусу пришелся. Мои старики важные были, они и мне такое важное имя дали – Трехстримегистратис. И сильно важно воспитывали – говорили, что важному мальчугану шляпу носить нужно изо дня в день. И ни в коем случае ни перед кем ее не снимать, потому как из-под снятой шляпы вся важность мигом улетучивается. Десять лет я в той шляпе ходил – она с резинкой была, что за подбородок цепляется. Но однажды к нашему дому подкатил главный управитель Экстраполиса. До сих пор не знаю, чего ему нужно было. Только я портки спустил и зад ему показал, а потом в таком благородном жесте присел, коленки подогнув, и э… как же оно называется, это движение?

– Предполагаю, что речь идет о реверансе, – подсказал Силагон.

– Во-во, – обрадовался Трехручка. – На глазах этого главного я такой реверанс устроил, что у него чуть пар из ушей не попер. А в конце я сделал, как артисты поступают – поклонился и шляпкой зрителям помахал. Вот и вся история. И не зовет меня теперь никто Трехстримегистратисом, а лишь Трехручкой погоняют.

– Значит, если бы ты не снял шляпу и не показал свой уродливый стакан… – начал Бальтазар, но Трехручка не дал ему договорить.

– Я сейчас, ядерная кулебяка, башку с твоей дохлой шеи сниму! – зеленокожий вцепился в горло Силагона и не отпускал его до тех пор, пока Полулунок не выдал ему порцию тумаков.

– Мне чрезвычайно отвратно путешествовать в такой компании, – продышавшись, заявил Бальтазар.

– За словами следи, благородие вшивое, – огрызнулся Трехручка.

– А вы знаете, почему бобры долго живут? – Халфмун вытащил нож из-за пояса, погладил лезвие, засунул его обратно и сам ответил на свой вопрос. – Потому что язык за зубами держат.

Хоть еды и воды хватало вдоволь, путешественники обрадовались, когда долина вывела их к поселению.

– Не Красвиль, конечно, но есть некое очарование в этой примитивной хозяйственности, – сказал Силагон, глядя на приземистые бревенчатые домики, сарайчики, аккуратные грядки и возвышающуюся над ними огромную ветряную мельницу.

– Во-во, чую, есть здесь, чем поживиться, – Трехручка потер руки.

– О! Привет, чужестранцы! – внимание Халфмуна и его товарищей привлек голос, раздавшийся из ближайшего домика. На крыльце сидел крошечный улыбающийся человечек с аккуратной рюмкой на голове. Если бы не длинная седая борода, его можно было бы принять за ребенка.

– Здравствуйте, – сказал Полулунок, Силагон кивнул, а Трехручка расшаркался в нелепом реверансе.

– На праздник к нам в Виргинию прибыли? – спросил человечек и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Да, долго же все мы ждали такого события! К нам уже и из Брукхола, и из Волыни, и даже из Мупляшек гости приехали. Наконец-то мы покажем этим…

– С кем это ты тут болтаешь, Бублик? – за спиной бородатого человечка появилась облаченная в серую хламиду огромная фигура, на фоне которой он выглядел как виноградина рядом с арбузом.

– Мергатройд, милая, я привечаю гостей, – Бублик нервно рассмеялся. – Рассказываю им, какая большая трагедия постигла нашу бедную Виргинию.

– А коз ты подоил, яблоки собрал, малышу пеленки выстирал и отхожий котел вычистил, чтобы бездельничать? – пророкотала Мергатройд, чью голову венчала корона из щепок.

– Сию минуту, – пискнул Бублик и шмыгнул прочь, словно мышь.

– Путники, не в добрый час довелось вам посетить нашу чудесную Виргинию, – Мергатройд горестно вознесла руки к небу, от чего ее груди, похожие на мешки с мукой, ударились друг о друга. – Сегодня тьма и грязь сгустились над этой благодатной долиной, и мы обязаны разогнать тучи, убрать нечистоты и вернуть самое дорогое – чистоту и праведность.

– Ты что-нибудь понимаешь, умник? – Трехручка тихо спросил Бальтазара.

– Я все понимаю, глупыш, – шепотом ответил Силагон. – У них тут э… день сбора налогов.

– Мы пришли издалека и не знакомы со здешними традициями, – сказал Халфмун, незаметно ткнув локтями в бока Бальтазара и Трехручки. – Может быть, вы сможете пролить э… немного света на наши темные головы?

– Третьего дня я, Мергатройд Третья, дочь Мергатройд Второй, внучка Мергатройд Первой, узрела среди дев славной Виргинии греховное зло злобствующего греха, поразившее самое священное, что есть у девы – ее стакан, – возвестила Мергатройд и замолкла.