Оак Баррель - Одд к Ключ времени

Выше раскинулся бескрайний купол черного неба с проседью, и мальчик в первые секунды даже подумал, что вновь оказался под землей. Но его лицо обдувал свежий ветерок, а вокруг шумел, шелестел, посвистывал и кудахтал ночной лес. Травами и цветами пахло так, что в голове взрывались фонтаны искр.

Нет больше никакой шахты! Осталась позади, где-то там, куда нет возврата!

Одд перевернулся на бок, подтянув колени к животу, и представил себя дома, лежащим в кровати под одеялом из утиного пуха. Еще чуть-чуть, и сквозь приоткрытую дверь спальни послышатся неразборчивые голоса родных – отца, матери, бабушек, устроивших чаепитие после долгого дня, когда все дела переделаны, а дети легли спать. Гладд беспокойно ворочается в постели и что-то бормочет, расталкивая подушки: никак не может заснуть. Наконец его терпение лопнуло: одна из подушек летит прямо в голову Одду, притихшему, вслушивающемуся в дыхание большого дома, ждущему, что брат вот-вот начнет веселую полуночную возню. Потом на шум игры придет мать или одна из бабушек, а может, и отец (что, конечно, гораздо хуже) неожиданно распахнет дверь и рявкнет на сыновей густым басом. Он-то, наверное, даже не понимает, что сам является частью игры, в которой взрослые – страшные чудовища, а они с братом – ловкачи-разбойники, водящие всех за нос…

Полежав еще немного в мягких объятиях травы, он понял, что чертовски голоден, но еще больше мучается от жажды. Воды просило все его тело. Ему хотелось сейчас броситься в холодное озеро, напиться из него и плыть, плыть куда-то, не различая берега, пока не оставят силы и он, перевернувшись на спину, не повиснет в колышущейся прохладе, глядя в ночное небо…

Одд сделал над собой усилие, вспомнил про свою находку и нашарил ее холодную рукоять подле ноги, встал, справившись с головокружением и сделал шаг – и тут же наткнулся на мертвого орка. Отвратительная тварь, продолжая скалиться, валялась, растянувшись в траве. Рядом с ней лежал смятый от удара ржавый шлем.

Одду стало противно оставаться здесь, и он бросился с холма в сторону ближайшей лесной прогалины, надеясь поскорее выйти к ручью или озеру. Ему хотелось убраться подальше ото всей этой истории, отдохнуть и набраться сил в безопасном месте.

Повсюду, насколько хватало глаз, его обступал густой лес. Травы, по которым бежал мальчик, были высокими и сочными. То и дело из них вспархивала напуганная куропатка или, высоко подпрыгивая на сильных лапах, убегал серый ушастый заяц.

Бежать вниз вдоль пологого склона было легко, и вскоре Одд заметил впереди блеск небольшого лесного озера. Выйдя к нему, он сбросил свою оборванную одежду, пошатываясь, пробрался сквозь камыш на открытое место, а потом долго плескался и фыркал в прохладной воде, пока не начал дрожать от холода. Как обычно, выходить из воды оказалось еще холоднее, чем сидеть в ней по шею, стараясь не шевелиться. Но и встретить утро, подобно лягушке среди прибрежных кувшинок, было бы уже слишком.

Одд выбрался, скользя на илистом дне, затем выстирал как мог штаны и рубаху, развешал их на кустах и сам устроился рядом на траве, прижав колени к груди от холода. Все равно сидеть и дрожать вот так на свободе было несравненно лучше, чем засыпать в подземелье рядом с десятком таких же, как он, измученных оборванцев под крики и сопенье орков.

Вода у берега нежно плескалась, нагоняя дремоту, и мальчик уже не понимал, что видел на самом деле, а что ему явилось сквозь сон.

Сзади раздался хруст ломаемой ветки и шум птичьих крыльев: ночевавшая в траве куропатка в панике взмыла вверх, высказав все, что думает по поводу дурацких ночных прогулок. Одд, уже было заснувший, вздрогнул и подскочил, хватая свое оружие. Булава была холодной, но уже не такой обжигающе-ледяной, как в шахте.

Совсем рядом за кустами под раскидистым молодым дубком стояли три коренастые фигуры. У одной в левой руке был факел, а в правой что-то вроде короткого копья с широким каменным наконечником. Остальные поигрывали увесистыми дубинами, переминаясь с ноги на ногу. Все трое безмолвно смотрели на Одда, переглядываясь между собой. Тот, что был с факелом, что-то сказал другим. Его голос больше напоминал грубый лай, чем привычную человеческую речь. Второй, стоявший в тени, ответил ему тем же, пожав широкими голыми плечами, – жест, во все времена и у всех племен означавший одно и то же: мол, кто его знает? Третий молча склонил голову набок и шмыгнул носом, рассматривая мальчика.