Дэвид Вебер - Венец рабов

Тем не менее, он попытался пошутить:

- Полагаю, сопротивление будет бесполезно, а? Как я могу не дать тебе мной овладеть?

Танди чувствовала себя так, словно её заполняет магма; ей наконец удалось избавиться от ботинок и остатков одежды. Её смех был ещё более хриплым и гортанным.

- Так уж вышло, Виктор, что мои намерения прямо противоположны.

Она была полностью обнажена. Два шага и она подхватила его из кресла на руки, как ребёнка. Затем отнесла в спальню, бросила на кровать и более-менее скользнула туда же рядом с ним.

- Прости инверсию ролей, - выдохнула она, протягивая к нему руки. Помогать ему освободиться от одежды нужды не было, поскольку Виктор уже делал это почти так же быстро, как могла бы делать она.

- Тебе никогда не приходило в голову, что женщина-штангистка может от этого устать? - прошептала она, лаская и целуя его. Он разделся всего за несколько секунд. Тело его было твёрдым и мускулистым. Не настолько твёрдым как её, в любой другой момент кроме этого. Но в данную секунду, наконец-то, она чувствовала себя совсем мягкой; больше чем ей удавалось почувствовать себя так за всю жизнь. Она купалась в этом ощущении мягкости и открытости.

Рука её скользнула вниз и обнаружила, к восхищению Танди, что тело Виктора в каждой его части было полной противоположностью.

- О, Боже, да, - прошептала она. - Просто возьми меня.

К тому времени как Оверстейген ушёл, лицо Руфи стало измученным и осунувшимся. Посторонний человек, не знавший принцессу настолько хорошо как Берри, мог бы предположить, что горечь порождена категоричным отказом Оверстейгена согласиться с предложениями Руфи.

Однако Берри действительно прекрасно знала свою подругу - и ничуть не удивилась, когда та разрыдалась, стоило только двери закрыться за уходящим капитаном. Дю Гавел явно был поражён, но Берри чего-то такого ожидала.

Руфь относилась к тем людям, первой реакцией которых в любой ситуации было действие, именно то действие, которое было необходимо немедленно. В сложной ситуации это было ценное качество - Берри и сама им обладала, хотя и не в такой высокой степени как Руфь, - однако в конечном итоге оно обходилось дорого, поскольку решительные немедленные действия слишком часто требовали забыть об эмоциях. Человек способен это сделать… на какое-то время. Но не навсегда. В конечном итоге цену решительности следовало заплатить, и цена эта могла оказаться высока. Особенно для человека вроде Руфи, не обладающей способностью Берри к самоанализу.

Берри крепко обняла принцессу.

- Всё хорошо, Руфь.

- Нет, не хорошо, - Руфь всхлипывала. - Я чувствую себя такой предательницей.

Слово "предательница", похоже, прорвало плотину. Руфь разрыдалась навзрыд и обхватила Берри, плотно, почти отчаянно к ней прижавшись.

Берри краем глаза увидела лицо Дю Гавела. Выражение лица профессора сначала изменилось от удивления к пониманию - "ну, конечно же; запоздавшая реакция на зрелище кошмарной бойни", - а затем снова сменилось удивлением и непониманием:

"Предательницей"? Что она такое несёт?"

Берри слегка разозлилась на Дю Гавела, но не слишком. Честно говоря, Руфь отличалась таким множеством странностей, что Берри не думала, чтобы кто-то кроме неё самой мог по-настоящему понять, какие чувства она сейчас испытывала.

Ну… может быть, за исключением ещё одного человека. Теперь, после того как их дружба стала такой близкой, Берри знала многое о жизни Руфи. И об истории её семьи.

- Твоя мама поступила бы точно так же, - прошептала она, - Не думай, что она не сделала бы этого, Руфь.

Принцесса продолжала всхлипывать.

- Мне нравился Ахмед Григгс, - выдавила она. - Сразу… сразу… после того как он сумел преодолеть свою чопорность. И… и…

Следующие слова вырвались практически воплем:

- И я по-настоящему любила Лауру и Кристину! Не могу поверить, что их больше нет!

Берри и самой очень нравились сержанты Хофшульте и Буланчик. Лейтенант Григгс казался Берри слишком твердокаменным для того, чтобы испытывать к нему тёплые чувства, хотя она ничуть не сомневалась в его преданности долгу. Однако у Кристины Буланчик был дружелюбный характер - как и у Лауры Хофшульте, у которой вдобавок имелось и чувство юмора, столь же живое и острое как и её рефлексы, позволившие ей драться до конца, после того как она позаботилась о безопасности Руфи.

Воспоминания самой Берри о яростной и беспощадной перестрелке состояли в основном из ощущений странного замешательства и внезапного ужаса. Однако она твёрдо знала, что всегда будет помнить последние секунды жизни Лауры Хофшульте, которые она наблюдала, скорчившись под игорным столом.