Дэвид Вебер - Венец рабов

"А прекрасные великанши бывают?"

Великанша, поднимая сжатый кулак, шагнула вперёд, готовая нанести удар, который наверняка был бы смертельным. Размозжил бы кощею череп, или что ещё, смотря куда бы он пришёлся. Великанша явно была мастером рукопашного боя, но мастерство это едва ли было необходимым. Нужно ли великанше владеть приёмами? Кулак сам по себе - хотя Берри видела, что принадлежит он женщине - казался столь же огромным и смертоносным, как булава.

Однако великанша остановила удар. На взгляд Берри - едва-едва. Затем, секунду спустя, она встряхнулась, как вылезшая из воды собака. Избавляясь от гнева, удовлетворённая видом скорчившегося на полу без сознания кощея.

Когда она повернулась и взглянула на Берри, лицо её преобразилось. Горящие глаза поугасли, лицо смягчилось. Пропал румянец ярости со щёк, оставив коже естественный цвет - очень бледный, слегка розоватый, практически как у альбиноса. В сочетании с чертами лица, такой цвет кожи был до некоторой степени экзотикой.

За считанные секунды образ великанши-людоедки исчез. Исчез полностью. Осталась просто крупная женщина. Очень крупная и бесспорно самая сильная из всех, кого Берри когда-либо встречала в своей жизни. И - во всяком случае в данный момент - бесспорно самая прекрасная.

- Чёрт, - сказала Берри. - Спасена прекрасной принцессой. Не будь я гетеросексуальна - потребовала бы поцелуя, - она начала хихикать, слегка истерически. Затем, когда она взглянула на лохмотья, оставшиеся от её одежды, хихиканье стало громче. - К чёрту поцелуй. Была бы ты парнем, я бы сама содрала с себя то, что от этого осталось. Не сомневайся.

Женщина улыбнулась - став от улыбки ещё красивее - и наклонилась, протягивая Берри руку.

- Прости, нам обоим не повезло. У меня есть свои заскоки, но они относятся к мужчинам.

Она с лёгкостью подняла Берри на ноги, и пробормотала:

- К одному конкретному мужчине.

- К кому? - спросила Берри. - Я замолвлю за тебя словечко.

Губы женщины тронула неровная еле заметная улыбка. Она хотела было ответить какой-то колкостью, но остановилась. А затем, к вящему удивлению Берри, её лицо смягчилось ещё сильнее. Берри внезапно осознала, что на самом деле эта женщина не была так уж сильно старше её самой. Той, пожалуй, было около тридцати… и в данный момент она выглядела даже моложе.

- Правда? - тихо переспросила она. - Меня зовут Танди Палэйн. Я лейтенант морской пехоты Лиги и… - теперь она выглядела откровенно застенчивой. - И меня угораздило влюбиться - конкретно влюбиться - в шпиона. И даже не из Лиги. Я понятия не имею, что с этим делать.

- Посмотрим, что можно сделать.

Берри чувствовала себя всё лучше и лучше. К ней часто обращались за помощью, когда кому-то требовалось разобраться с проблемной личной ситуацией. Несмотря на её юность, люди, похоже, испытывали к ней - и к её мнению - некое естественное доверие, и она с удовольствием им помогала.

- Чей он шпион?

- Республики Хевен.

- О, - тут Берри бы отступилась, но проблема её зацепила. - Наверное, придётся держать это в секрете от моего отца, имей в виду. Какую бы помощь я тебе ни оказала. Если он узнает… Антон Зилвицкий терпеть не может хевов практически так же, как работорговцев… ой.

Она внезапно вспомнила, что должна изображать принцессу Руфь. Отцом той был Майкл Винтон.

Ухмылка лейтенанта Палэйн была столь же ослепительна, как и её улыбка.

- Твой секрет уже раскрыт, Берри. Во всяком случае, в определённых кругах.

Вместо облегчения Берри внезапно охватила тревога.

- О, чёрт… забыла. Как там Руфь? Она не…

- С ней всё в порядке. Возможно несколько синяков, но ничего более серьёзного.

Со стороны вентиляционного канала раздался голос.

- Долго ещё будешь трепаться, кайя? Здесь тесно.

Берри повернулась… и замерла. Да, лицо, выглядывавшее из вентиляционного канала принадлежало ещё одной женщине. Но Берри опознала достаточно характерные черты этого самого лица. Она видела их и раньше, прячась в катакомбах Чикаго.

Кощей!

Как-то раз Антон рассказал ей, что украинские биологи, составлявшие оригинальный генотип для так называемой "Последней Войны", были одержимы своей собственной версией фанатичного расизма. Разновидностью панславизма, который по сути своей ничем, кроме шаблона на который они ориентировались, не отличался от нордической одержимости банды Гитлера в предыдущем веке. Так что, помимо всего прочего, они отобрали черты внешности, соответствовавшие их представлению об "идеальном славянском типе". А затем, будучи фанатиками, заложили этот образ в генетический код. Конечным результатом была популяция людей, принадлежность к которой и столетия спустя обычно можно было определить на глаз, если знать на что смотреть.