Лев Рубинштейн - Скорее всего

В нашей стране критика во все времена воспринималась с большим подозрением, иногда чреватым серьезными последствиями для носителя критического сознания. Критика в разные времена называлась то очернительством, то лживыми измышлениями, порочащими наш общественный строй, то фальсификацией истории в ущерб интересам группы граждан, в дальнейшем именуемой “Россией”.

Впрочем, не будем очернять и фальсифицировать. Была и критика. Журнал “Крокодил” и бескомпромиссный михалковский “Фитиль” продергивали с песочком и волокитчиков, и бюрократов, и летунов с несунами. Доставалось и тунеядцам. Мало не казалось и непутевым смежникам, время от времени срывавшим важное производство посредством недопоставок оборудования.

И еще была критика. Она была явлена в виде брошюр общества “Знание”. Брошюрки так прямо и назывались: “Критика буржуазных течений в современной западной философии” или “Критика модернистских тенденций в западном искусстве”. Я, кстати, не желая быть неблагодарной свиньей, не могу не сказать слов благодарности за эти самые брошюрки. Любознательное юношество моего поколения узнавало хоть что-нибудь о современном искусстве именно из этих “критик”.

Но важнейшим из всех искусств являлась и является апологетика, с разной степенью философской глубины и художественной выразительности разъясняющая населению, за что именно оно так любит родное государство. Любовь не должна корчиться безъязыкая, иначе она не любовь, а темный инстинкт.

Сегодня искусство апологетики переживает пору расцвета, разухабисто гуляя по информационным просторам нашей родины, как гулял по Уралу Чапаев-герой: с присвистом, с уханьем, с двумя притопами и тремя прихлопами. Без оглядки на всякие глупости вроде звездного неба над головой, нравственного закона внутри нас и уж тем более химеры совести.

Разнообразные апологеты нынешнего российского режима при всей пестроте оттенков делятся на два отчетливо различимых типа.

Первые, немногочисленные и довольно-таки трагичные в своей исторической обреченности, а уже потому вызывающие нечто вроде человеческого сочувствия, мыслят приблизительно так: “Да, в России демократии нет. И быть не может. И быть не должно. И это правильно. Потому что демократия – это разнообразие, а ничего вреднее для нашего здоровья, чем разнообразие, предполагающее необходимость выбора, разрушающую нашу традиционную цельность, нет и быть не может.

У нас свой путь, без всяких там разделений властей, прав человека и прочей хрени, придуманной специально для того, чтобы окончательно запутать и закабалить и без того запутавшегося и закабаленного вредоносной городской цивилизацией нашего простого и доверчивого парня, который от ваших общечеловеческих ценностей и прочих гей-парадов совсем, глядишь, сбрендит и либо сарай с боеголовками подожжет, либо, не дай бог, кого-нибудь прирежет под осенний свист от испоганенной атлантической жидовней, но не до конца еще выветрившейся душевной широты.

И правильно все делают наши нацлидеры, что шлют куда подальше незваных благодетелей. И не надо перед ними лебезить да заискивать. Не выйдет, господа! Вашим планам не сбыться! Без вас и без ваших так называемых общечеловеческих ценностей проживем. Жили мы и отцы наши, деды-прадеды без вашего плюрализьма. И хорошо, кстати, жили. Дружба потому что была, порядок, соблюдение очереди на помывку коридора и перловка три раза в день по будням, не считая выходных, когда еще и колбаса за рупь девяносто кило”.

Вторые устроены чуть сложнее, а потому они и заметно противнее. То есть сложность их тоже, прямо скажем, не слишком уж и сложна. Они просто, как хулиганы-подростки на дорогах, развернули знаки – плюсы на минусы, право на лево, верх на низ. Но все равно какое-никакое ноу-хау.

Они любят употреблять много наукообразных слов, соединяя их посредством какого попало синтаксиса. Среди прочих слов они особенно полюбили слово “смыслы”. Именно так – во множественном числе. Смыслы они не только любят, но и неустанно их “порождают” в многочисленных бюджетных институтах. Впрочем, смыслы не столько порождаются, сколько высекаются, причем самым простым, первобытным способом – способом трения их неутомимых языков о филейные части текущей власти. А потому и смыслы этих смыслов вполне адекватны способу их порождения.

Демократия у нас есть, говорят они. А для пущей убедительности добавляют, что у нас-то она как раз и есть, а вот там, на Западе, ее как раз нет. Потому что там, на Западе то есть, диктатура и вполне себе фашизм. А у нас свобода – вот вы не в тюрьме же пока. Хотя и следовало бы, если честно. Но если наша свобода станет еще свободнее, то и ваши проблемы решатся сами собой в нужном направлении. А у нас свобода была давно, еще при Иване Грозном, когда в Европе вашей распрекрасной за косой взгляд на кол сажали. Да там и теперь все еще сажают, просто вам не говорят. А другим еще указывают. И президентов там назначают как хотят, не то что у нас, всенародно и единогласно, – вот какая у нас свобода. Куда уж еще-то свободы, если у нас на выборах поболе ста процентов бывает.