Такой человек никогда и ничем не рискует. Власть отлично понимает, что он для нее опасен не более, чем пикейный жилет из города Черноморска. Потому что таким людям дороже всего реноме, а значит, собственная ж. дорога им и подавно. Под собственной ж. я разумею, конечно, жизнь. Я впервые познакомился с этой публикой в начале восьмидесятых. Иногда в силу интеллигентского происхождения мне случалось попадать в полудиссидентские кружки. Самыми радикальными и уважаемыми в таких кружках были обычно непрошибаемые скептики, которые со скорбной улыбкой (запомнившейся мне на всю жизнь!) говорили о тщете всяких усилий, забитости и неразумии народа... Собственно, огнеглазые потомки народовольцев были немногим лучше, но они хоть верили во что-то и рисковали всерьез. Потом я видел эту публику в начале перестройки, когда они снисходительно отрезвляли успевших обольститься. Очень помню одного длинноволосого, сухощавого юношу, одетого с изысканной, почти старорежимной небрежностью. После просмотра ужасно смелого по тем временам дипломного спектакля он процедил: "Свободы дождались? Вам кинули кусок, а вы и радуетесь..." Все немедленно почувствовали себя союзниками гнусного режима, что им и хотели доказать. О, дать вам ощутить себя союзниками властей эти люди очень умеют. Их любимый прием - в кульминационный момент спора словно себе под нос пробурчать: "Ты скажи мне, гадина, сколько тебе дадено". Сама возможность сколько-нибудь искренней веры в свои слова им неведома - потому что сами они не верят ни во что, умея только усмехаться и повторять: "Не надо, не надо, старичок". Спокойно, приятель, спокойно... Публичную полемику с ними они называют доносом - особенно если в этой полемике вы, не дай Бог, отстаиваете лояльную точку зрения. Еще они очень любят подчеркивать свое происхождение: в кругах попроще - крестьянское ("У меня мать кузнец, отец прачка! Я вот этими руками!" - никогда не уточняется, что именно "вот этими руками"), в кругах поизысканнее - аристократическое ("До октябрьских беспорядков дедушка держал конюшню, а когда бил в морду чернь и хамов, выбрасывал перчатки"). Эти люди гробят все благие начинания, к которым примазываются, чтобы тем самодовольнее поджимать губы потом. Гробят неучастием, скепсисом, издевкой, а то и откровенным паразитированием (сколько таких скептиков-авангардистов поехало с лекциями по западным университетам, а потом изумлялось, отчего так быстро закончилась мода на все русское!). Эти люди никогда не обольщаются - ну конечно! Это они, ничем сроду не рисковавшие и ни от чего сроду не пострадавшие, осуждали Пушкина, когда в обмен на право печататься и на возвращение из ссылки он написал царю "Стансы". Вяземский, которого покоробил верноподданнический тон этих текстов, небось не то что на Сенатскую не сунулся, а и в ссылке отроду не бывал! Эти же люди осуждали Пастернака за простейшее, столь естественное для поэта желание: "Хотеть, в отличье от хлыща в его существованьи кратком, труда со всеми сообща и заодно с правопорядком". Хлыщи, именно хлыщи - очень точное слово. Эта публика, сроду ничего не сделавшая, не желала понимать, что для активного делания - будь то сочинение стихов или проведение реформ - надо иметь хоть минимальную веру в результат, проходить через неизбежные обольщения, пусть даже потом с новой силой стукаясь башкой об реальность и ненавидя собственные иллюзии. О способность всегда и по всякому поводу поджимать губы! С молчаливого согласия и при горячем тайном одобрении таких людей погибла хрущевская оттепель. Это они завистливо называли ее первенцев придворными поэтами сами не умея срифмовать двух строк. Почему я так много говорю об этом типе интеллигента? Потому что в нем все дело. Потому что только такие люди и заграбастали себе сейчас право называться интеллигенцией, вытеснив всех остальных в нишу прихвостней, сатрапов и чуть ли не помощников распорядителя казни. Именно они всегда правы, не шучу, и в конечном итоге наверняка окажутся правы даже сейчас. Ведь худший прогноз - всегда верный. Путин наверняка ошибется не раз и не два. И торжество консервативных ценностей в России никогда еще не оборачивалось торжеством здравого смысла. И союзничество, а тем более сотрудничество с властью в наших условиях всегда компрометирует творческую личность - нет никаких оснований ждать, что три магических нуля в цифре 2000 что-нибудь в этом смысле изменят. Но сколь почтеннее способность тысячу раз загораться и гаснуть - нежели это неистребимое умение тлеть и вонять! Самое пикантное, что любой, кто попытается этих людей вразумить и остановить, как бы расписывается в собственной лояльности. И никого не трясет, что вечно правые наши либералы на самом деле против любой власти, а потому убеждений не имеют в принципе. Мне-то кажется, что иметь хоть какие-то взгляды, пусть самые ошибочные, пусть человеконенавистнические, - лучше, честнее, чем не иметь никаких. Я за то, чтобы подставляться. За то, чтобы ошибаться. Лишь бы не эта гнусная, непробиваемая априорная уверенность в чужой глупости и подлости! Но звание либеральной интеллигенции присвоили себе те, кто не допускает и мысли о союзе с властью, и сколько-нибудь серьезного отношения к самому слову "патриотизм". Говоря "эти люди", я все время стараюсь не называть конкретных имен. Ведь они опять скажут, что это донос. Донос Путину (которого они поспешили провозгласить диктатором) на все живое и прогрессивное, честное и умное, что тут сегодня есть. Самолюбование этой публики умилительно. Вот вам психологический портрет Явлинского и его команды. Они именно таковы по самоощущению и взглядам (если это называется взглядами). Всего умилительнее, что львиная доля этих сторонников всенародной нашей совести уже обеспечила себе спокойную старость. Потому-то они так и вопят, будто завтра их придут запрещать и арестовывать, что знают: никто не придет. Никому они не нужны. Всем, кто, подобно Евгении Альбац, с надрывом восклицает, что "теперь мы будем встречаться на Колыме", не грозит ничего - Колыму надо заслужить.
