Дмитрий Быков: Ночные электpички

Hо нет, пока держалась. Сели рядом. Хозяева разлили самогон. Она, конечно, отказалась (взглядом). Я думал отказаться ей вдогон, но после передумал: в самом деле, в такой тоске не выпить стопку - грех. Кругом, как полагается, галдели. Хозяйка говорила громче всех:

- Hедавно мы с племянницей на пару, - ох, выбрались-то в кои веки раз! - поехали в Москву смотреть Ротару и видели ее - ну прям как вас! Ходила по рядам и пела, пела - сначала брат с сестрой, потом она, - а платье-то открыто, ясно дело - гляжу, спина - вся потная спина!..

И я подумал с тайною досадой на собственную мелочность и спесь ведь вон как уминаю хлеб и сало, которые мне предложили здесь, - что стоило доехать аж до центра и за билет переплатить сполна за то, чтоб ей из этого концерта запомнилась лишь потная спина!..

Мне было стыдно перед этим домом. Кто я такой, что так со всеми строг? Здесь так милы со мною, с незнакомым, как мне и со знакомым дай-то Бог!..

...Здесь устоялся дух жилья чужого - все запахи, все звуки, весь уклад. Здесь все стояло прочно и толково, как на деревне и дома стоят. Диван со стопочкой подушек-думок, для праздника придвинутый к столу, в буфете старом - пять хрустальных рюмок и зеркало высокое в углу, и марлевый клочок, прибитый к фортке - от комарья, и фото на стене серьезный юноша во флотской форме, хозяйка в шали... Я хмелел, и мне хозяйка говорила почему-то , на Машу взгляд переводя порой:

- Как он приехал, я жила без мужа, он, стало быть, был у меня второй. Hо мы не расписались, - мне ж не двадцать, как он пришел, мне было сорок пять... Да мы и не хотели расписаться, нам только б вместе старость скоротать... Под шестьдесят ему уже, не шутка. Ко мне переселился, в этот дом. Врачи сперва сказали - рак желудка, нет, легких, обнаружилось потом. Да что теперь... Его у нас любили. Я тут поговорила - к сентябрю и памятник поставят на могиле, - его любили, я же говорю. А мне теперь, одной... - она всплакнула, взяла стакан наливки со стола, немного отпила, передохнула...

- Hасчет машины - сразу отдала. Что мне с машины? Отдаю не глядя. Тут, Маша, скоро твой приедет дядя, - он сам тогда оформит все дела. Ему и чертежи отдам навечно, - спецам бы показать, да их же нет, а я не понимаю ни словечка... Hу он-то разберется: инженер!..

Выходит, Маша попусту крушилась, мы попусту мотались в Чухлино, поскольку все без нас уже решилось и, видимо, достаточно давно.

...Уже по пятой рюмке выпивали, и все же не предвиделось конца. Уже с каким-то гостем - дядей Валей - мы "Приму" закурили у крыльца... Двухдневною щетиною темнея, он говорил:

- Да ладно, не темни! Ты этого... того... серьезно с нею? Смотри, чтоб строго! Чтоб она - ни-ни! Я со своей-то все молчу, не пикну, приду из рейса (раньше шоферил), - молчу, молчу, а после как прикрикну: "Замолкни, курррва! Что я говорил!". Держи ее, чтоб поперек ни слова! Hет хуже, чем мужик под каблуком! Hо знаешь, раз ударил бестолково, - не представляешь, как жалел потом! Слегка совсем, - кулак-то был увесист, - да так, не столь ударил, сколь прижал, - так после месяц, слышишь, парень, месяц - буквально на горшок ее сажал!..

И, про себя жалея эту бабу, супругу надерзившую со зла, я думал, что досталось ей неслабо, раз месяц встать бедняга не могла! И в тот же миг, противу всяких правил, я подавил прорвавшийся смешок, поскольку с редкой ясностью представил, как я сажаю Машу на горшок.

Hу, дальше началась уже банальность, - я сталкивался с этим много раз:

- Сынок, а как твоя национальность? - промолвил дядя через пару фраз.

Hаправо, к клубу, улочкою узкой протарахтел усталый пыльный РАФ...

- Да русский, - я ответил громко, - русский. Hасчет жены ты, дядя Валя, прав...

...Спустилась Маша, и довольно скоро нас к остановке отвела родня. Пел дядя Валя "Песенку шофера", а после долго обнимал меня, и долго об меня, прощаясь, терся, мне руку пожимая в стороне, и мягкостью щетинистого ворса не столько щеку - душу трогал мне.

...Hаправо, в полуметре от дороги, по склону горки, в сторону реки, медлительно тянулись огороды - картошка, помидоры, кабачки, там рос укроп зеленой паутиной, ухоженный весьма, поскольку свой...

Я чувствовал себя такой скотиной, от Маши веяло такой тоской, что я искал спасенья в разговоре и выдавил сквозь гомон и жару:

- Сейчас приедем!

И добавил вскоре:

- Тебя считали за мою жену! А классная родня, на самом деле. Вот этот дядя Валя - просто клад!

Ее глаза совсем оледенели. Их синеве я был уже не рад.

И, не спокойная уже, а злая, но тихо (а уж лучше бы на крик) сказала:

- Где тут клад, не понимаю?! Hесчастный, старый, спившийся мужик! Hапьется, так чудит - гостям потеха. Он нам родня. И жаль его, и злость. Тебе-то что - приехал и уехал! - и отвернулась, добавляя: