Макс Черепанов - Ольга, или семь мгновений весны

И - уже мне, открывая дверь:

- Пошли поговорим...

Пока мы спускались пролетом ниже, голова высунулась и укоризненно

проквакала:

- Ну-ну... то-то мать обрадуется...

- Только попробуй, - не оборачиваясь, проронила Ольга.

Там, на заплеванной лестничной площадке, она достала сигареты.

Крепко затянулась, щурясь, посмотрела в узкое окно подъезда, в сторону

от меня. Сейчас ей можно было бы дать на глазок и двадцать пять... и

даже тридцать.

- Бабушка померла, - глухо сказала, - сегодня ночью...

Во второй раз за несколько минут я подавился словами.

- Сочувствую, - так же глухо отозвался после непродолжительного

молчания. И немного подумав, добавил: - ты долго этого ждала, правда?

- Что? - она вскинулась, сигарета задрожала в пальцах.

- Сочувствую, говорю... "Скорая" небось летела как на крыльях...

но самую малость не успела. Полчаса где-нибудь. Или час.

Пощечины я ждал, и потому без труда отбил тонкую руку. Не давая

ей опомнится, громко выпалил, почти крикнул:

- Кто этот лысый хрен? Что он тут делает?!

- Как... как ты можешь так говорить...

- Могу! Я его чуть не поцеловал с разбегу!

- Не про то... про бабушку...

- Она уже не была человеком, - жестко отвечал я, - это было

растение. Поэтому мне плевать. Оставлять тебя один на один с ней

безнравственно. Я не имею чести знать твою мать, но она мне уже

крайне не нравится. Это ее долг, а не твой...

Оля тихонько всхлипывала.

- Я... любила ее... действительно. Бывало, прибегу к бабе

Лене в комнату, а она меня обнимет, на коленки возьмет... поцелует,

погладит... - и черты Ольги исказились, она пыталась отвернуться. Это

был самый страшный вид плача - почти беззвучный, сжигающий человека

плач без слез.

Я сжал зубы, проклиная себя.

- Ладно, Оль, не надо... прости...

Она плакала уже у меня на груди, тихо, но уже не жалея слез.

Открылась рядом дверь, выглянула девочка лет одиннадцати, уронила

нижнюю челюсть, закрыла дверь обратно. Я гладил Олины волосы... и

все же беспокойство не отпускало. Когда всхлипы стали чуть тише,

я бережно отнял ее лицо от куртки, и спросил, держа его в ладонях:

- А этот... дядя... кто такой, а?

Она высвободилась. Вытерла слезы.

- А что?

Теперь мои черты стали кривится, против моей воли. Это был не

плач и не ярость... что-то такое среднее, жуткий гибрид. Должно быть,

Оля слегка испугалась, ей не приходилось видеть подобного раньше.

- Ну, чего ты? Это Олег... Олег Петрович, друг семьи. Он

помогает... все организовать. Мне не справится одной.

- Где ж он был раньше, "друг семьи" хренов?

Молчание. Сизые колечки дыма.

- Ну ладно... а дальше-то что? - спросил я, слегка морщась от

запаха табака.

- Дальше... - кроша пепел, пряча глаза... - не знаю. Мать

должна прилететь сегодня вечером. И еще пара родственников.

- Отец?

- Отчим... его брат, может быть.

Немного помолчали. Потом я отобрал у нее почти докуренную

сигарету и выкинул через плечо. "Рак легких" - объяснил на

удивленный взгляд.

- Нет, ты все-таки псих, - покачала она головой.

- Может быть, и да, - согласился я, - пошли, погуляем?

Она посмотрела вверх.

- Там скучно, - быстро сказал я, - там просто отвратительно.

Там Олег Петрович. Там труп, который надо обмывать...

Ее передернуло. Хорошо.

- Пошли, - торопил я, - в лесу прогуляемся...

- Только ненадолго, - сдалась она.

В лесу она немного ожила. Мы пинали шишки, потом набрели на

карьер. Вода была еще довольно холодная, какое-то количество народа

присутствовало, но много меньше против обычного. Сидеть на каменном

бордюре и болтать ступнями в прохладной водице было самое то. Мы

окончательно помирились. Природа успокаивала, приносила умиротворение

блеском солнечной дорожки на воде, запахом деревьев, бескрайним куполом

чистого голубого неба над головой.

- Хочешь, стихи тебе почитаю? - спросил я.

Ольга дернулась, и я вспомнил.

- Я не похож на Томаса Андерса, - напомнил ей. И помолчав, добавил:

- а "Модерн Токинг" вообще не выношу.

- Читай...

Я начал с "Незнакомки" Блока, коснулся Тютчева и Лермонтова,

потом попробовал кое-что посложнее.

- Баратынский, - с усмешкой угадала она, вытащила ноги, поболтала

ими в воздухе, забрызгав меня и смеясь над моими попытками отмахаться

от капель.

- Значит, Женю Баратынского знаешь... - задумался я. Ладно,

тогда вот это.

Озадаченность на лице. Ага!

- Не помню, - призналась она, - похоже на Фета...

- Так-так.