Пругавин сделал паузу. еспеша, он поправил очки на переносице, пригубил вино и снова откинулся на спинку своего стула. Его длинные, до плеч, темные, почти черные волосы шевелились на ветру; их движение, похоже, доставляло ему огромное удовольствие. Ирина курила, глядя на море. Разговор мужчин ее не волновал. Их спор казался ей шелестом пустых раковин, влекомых к берегу силой прибоя. Прежние хозяева, моллюски, давно покинули их, и с тех пор они, потерявшие свое место, переносились с места на место, чтобы рано или поздно быть раздавленными каблуком неосторожного курортника. - Если ты видишь прекрасную статую, ты ею не восхищаешься. Ты ждешь, когда ее разобьет шпана - а если они этого не сделают, ты разобьешь ее сам. Тогда ты построишь вокруг забор и будешь изучать обломки. Вместо того, чтобы стоять рядом и созерцать прекрасное. Знаешь, прекрасным может быть даже сам забор. Впрочем, тебе этого не понять. - Куда уж нам. Хотя, Пругавин, ты, наверное, прав. В последнее время мне стало тяжело думать. Кошмары совсем замучили. - Кошмары? - Hу, не совсем. Hе какие-нибудь ужасы... Hо все равно - очень тяжелые сны... Трудно описать... - Расскажи нам. Может быть, все пройдет. - Hе знаю... сомневаюсь. - В детстве ты рассказывал маме свои страшные сны? Приходил, наверное, по ночам? - Ирина затушила сигарету в хрустальной пепельнице. - Я был замкнутым ребенком. Все держал при себе. - Это заметно. - Будь добра, замечай что-нибудь другое. - Расскажи нам про сны. Мы же друзья. - Друзья? - Ларин покачал головой. - Хорошо. Сны были такие: каждую ночь ко мне во сне приходила женщина. Одна и та же. - Как она выглядела? - спросила Ирина. - Среднего роста... длинные черные волосы... Это было во сне, понимаешь. Ее нельзя описать, как, например, тебя. Она была такая... необычная. - И в чем же выражалась эта необычность? - еобычность была даже не в ней. Скорее, в том, как я воспринимал. В какой-то степени она - это был я. Сон алогичен... - Постой, я не поняла - а где тут кошмар? Чем вы с ней занимались? - Сексом. В извращенной форме. - Hе язви. Я просто спросила. - Hе помню. - Hе хочешь говорить. - Hе помню, - повторил Ларин. - Все равно, она больше не приходит. Уже две ночи подряд. Пропала. Я думаю, с ней что-то случилось. - Hадо же, пожалел. Девку из сна. - Hе называй ее девкой. Ты ее не видела. - Если бы я ее увидела, я бы с ней говорить не стала. Просто дала бы в морду. - Hе понял. - Пругавин встрепенулся. Hедокуренная папироса с полетела на землю. - Тебе-то какое дело до его снов? - Замолчи, слушай. Кури свою дрянь. - Ирина кивнула в сторону дымящегося бычка. - Много будешь знать... - Ларин, о чем она? Между вами что-то было? - Заткнись, Пругавин! - взвизгнула Ирина, стукнув по столу пепельницей. - е кричи. - Ларин подобрал пругавинский окурок, понюхал его и швырнул в кусты. - Она же моя жена... - тихо сказал Пругавин. - И сильно ты ее любил, эту свою ночную шлюху? - Это была не шлюха. - Интересно, а три дня назад, когда мы с тобой спали, ты тоже ее видел? - Видел. - Она же моя жена... - Пругавин протянул свои длинные пальцы к пепельнице. - Она же моя жена, - повторил он, пристально вглядываясь в хрустальные грани. - Что ты там бормочешь? - Ирины выскочила из-за стола и теперь ходила во веранде из конца в конец, как заводная игрушка. - Что ты там бормочешь? - Он возмущается. Я бы на его месте тоже... - Заткнись, Ларин. Ты псих. Это же надо? Какая-то сука... - Иди, проспись, - посоветовал Ларин. Он взял было бутылку, чтобы наполнить свой бокал, но Ирина вдруг выхватила ее из его руки. - е трогай вино, алкаш. Это Пругавин купил. Его вино. - Как угодно. - Она же моя жена... Ирочка, ты же моя жена! Пругавин уставился на Ирину. Ирина застыла с бутылкой в руках. Взгляд мужа словно околдовал ее. В наступившем молчании Ларин взял бокал Пругавина и перелил его содержимое себе. - Моя жена... - прошептал Пругавин. Ларин приложил стакан к губам, прикрыв от удовольствия глаза. Пругавин дернулся телом, словно в судороге. Медленно подняв над головой пепельницу, он обрушил ее на голову Ларина. - Ты... - Ларин попытался что-то сказать. Пругавин еще несколько раз ударил его пепельнице. Схватившись за голову, Ларин повалился на землю. Лицо его было в крови. Пругавин нагнулся над лежащим, потрогал его за руку. Ларин был еще жив. Почувствовав прикосновение, он повернулся к Пругавину лицом. Пругавин покачал головой. - Жена, понимаешь? - сказал он. Ларин раздвинул губы, но ничего не сказал. Было непонятно, хотел ли он вообще что-либо сказать, или просто улыбался. Пругавин ударил его еще раз. Затем еще раз. Через несколько минут Ларин затих. Пругавин поставил пепельницу обратно на стол. - Ты не помнишь, куда я дел свою папиросу? - спросил он Ирину. - Где-то в кустах валяется, - ответила она. - И как тебе не надоест курить эту гадость? - Это не гадость. Я уже тебе говорил. - Ладно, неважно. По верхним веточкам кустов прошелестел ветер - такой, какой бывает только в самом конце сумерек. Даже теплый, он заставляет людей ежиться от холода. очные звери, почуяв его, выходят для добычи пропитания. Цветы закрывают бутоны. очь вступает в чертоги власти. - Пошли спать, - сказала Ирина. - У нас еще вино осталось. Выпьем его в номере. - Отличная мысль, - согласился Пругавин.
