Евгений Гордеев: Я люблю своих родителей

Была зима, был снег, и я стоял в одних носках посреди улицы. Правда, тетя Маша шла, и забрала меня к себе. У нее дома тепло было, уютно.

Она мне давала яблок, хотела супу налить. Но я отказался. Я ее боюсь.

Мамка строго-настрого запретила брать что-нибудь у не знакомых. Она сказала, что они хотят все отравить меня. Что бы я съел и умер. А я не хочу умирать, там темно наверно. Я когда закрываю глаза и представляю, что я умер, мне становиться страшно. Поэтому я ни у кого ничего не беру. Странно, а почему тетя Маша сама не отравилась, она ела те же самые яблоки. А еще мне мамка не разрешает есть, когда у нас бывают гости, а мне так хочется, там столько вкусного всегда бывает. Но она говорит, что я всегда ем так, как будто меня совсем не кормят. Люди могут так подумать, глядя на меня. Поэтому я всегда сажусь за стол только тогда, когда гости расходятся. Но на столе уже почти ничего не бывает.

В тот вечер я заснул у тети Маши. Утром мамка прибежала за мной, целовала меня и просила прощения, а еще говорила, чтобы я папке не рассказывал, что как будто бы это будет наш с нею секрет. А потом она мне купила две маленькие шоколадки. Я не рассказал папке. Я просто люблю мамку. И папку тоже. Шоколадки были такими вкусными. Ой, кажется, папка с мамкой пришли. Опять пьяные, но веселые. Я люблю, когда они вот такие веселые, могут что-нибудь вкусненького дать, в прошлый раз, например, они принесли селедку. Та-а-акая здоровущая и копченая. Вкуснотища. Мне целых два куска досталось, я просил еще, но мне не дали, мамка сказала: хочешь есть - ешь щи. Я не люблю щи. Я люблю селедку. Да только недолго они такими бывают, сейчас напьются. Мамка спрячет от папки недопитую бутылку. И папка начнет ее бить, таскать за волосы, что бы она сказала, где спрятала бутылку. А мамка будет кричать, и я то же.

П-а-а-апка-а-а, па-пу-лечка-а-а, ро-о-одненький, не бей мамку, ну я прошу-у-у тебя, не нада-а-а-а-а.

30 июня 2000 г.