Гром: Совеpшенный ум

И дальше слышится мотив, который со всей мощью проходит в конце,- дается определение, выхо дящее за рамки обычной жизни слушающих (18.14 20). Но текст возвращается к знакомым образам мира и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы опять погрузиться в сферу наиболее общих категорий: <����Я сущность и то, что не есть сущность> (18.27 - 28).

Отрывок 18.27 - 19.4 заслуживает внимания, бу дучи примером того, как обыгрывается одно слово (в данном случае xxxxx), делая постепенным переход к ведущей теме знания, как осуществляется <����сполза ние> смысла через замещение одного слова в сходных на первый взгляд предложениях.

Самоопределения, следующие дальше, с акцента ми на противоположных качествах, лаконичны и вы разительны. Крайние возможности, присущие одной природе, проступают в таких утверждениях, как: <����Я немая, которая не может говорить, и велико мое множество слов> (18.23 - 25), <����Я та, кто взывает, и я та, кто слышит> (18.33 - 35) и проч.

Самый затяжной пассаж с самоопределениями сменяют обращения (VI О), которые заставляют слу шателей по-иному взглянуть на самих себя. Это пред дверие конца произведения, данное в ином ключе, чем остальной текст. Провозглашается единство внеш него и внутреннего в людях: <����Ибо ваше внутреннее есть ваше внешнее, и, кто слепил внешнее ваше, при дал форму вашему внутреннему. И то, что вы видите в вашем внешнем, вы видите в вашем внутреннем...> (20.18 - 24). Эту мысль сопровождают знакомые сло ва, подчеркивающие доступность и недоступность го ворящей (VI С): <����Я - это слух, который доступен каждому. Я речь, которая не может быть схвачена> (20.28 - 31) .

Мы подходим к финалу, но лакуна прерывает текст. За ней идет последнее обращение (VII 0), отчасти перекликающееся с 18.15 - 20: <����Так внимайте, слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и духи, которые восстали от смерти> (21.13 - 18). И да лее вместо крайностей прежних самоопределений, кон трастов в восприятии речи - финал, выдержанный совсем в другом духе: единения, умиротворенности, постоянства: <����Ибо я то, что одно существует, и нет у меня никого, кто станет судить меня. Ибо много привлекательных образов, которые существуют в мно гочисленных грехах, и необузданности, и страстях по стыдных, и наслаждениях преходящих, и они схваты вают их (людей), пока те не станут трезвыми и не поспешат к своему месту упокоения. И они найдут меня в этом месте и будут жить и снова не умрут> (21.18 - 32) .

Итак, читая <����Гром> таким образом, чтобы, за держивая внимание на частностях, не упускать из виду целостности памятника, внутренних связей, скре пляющих текст, приходим к следующим умозаключе ниям и предположениям.

Контрастность во всем - композиционно-стили стическом строе произведения, его содержании - не только не разрушает единство, напротив, создает и утверждает его. Текст, будучи по форме монологом, по сути дела строится на отношениях между провоз глашающей его и теми, к кому обращена речь. Само определение говорящей (род самопознания), спрово цированное существованием <����других>, тех, кому гово рящая открывает себя, собственное отражение в их сознании, в свою очередь воспринятое ей,- эта игра отражений, подобий и искажений, эффект зеркала, хорошо знакомый по документам из Наг-Хаммади (ср. очерк, посвященный Апокрифу Иоанна),- все это делает связь между говорящей и слушающими столь тесной, что обе стороны, перебрав всю гамму отношений - от взаимного отталкивания до тяготения, в конце произведения предстают в единении.

Но единство говорящей и слушающих ощутимо не только в последней части, где контрасты как бы сходят на нет. Оно есть также там, где наиболее отличаются друг от друга самоопределения говоря щей и где односторонне восприятие слушающих, неспособных увидеть единства в противоположных явлениях.

Наконец, контрастность, подчиненная цельности, есть и в композиции памятника. Первая часть с ее противоположными определениями говорящей усту пает место заключительной, где речь держит единое. Это еще одно проявление принципа, пронизывающего <����Гром>: единства в противоположностях.

Поэтому, отдавая должное Мак Раю и Киспелю, чьи исследования во многом продвинули понимание памятника, мы не можем во всем согласиться с ними. Нам трудно принять интерпретацию Мак Рая, который считал, что <����Гром> написан в духе апофатики, что памятник провозглашает полную запредельность бо жества, от имени которого ведется речь, и все само определения первой части имеют в виду не реаль ность, но только мнения людей. Мы думаем иначе: и первая часть, и заключение говорят о реальности, но разных уровней. То начало, от имени которого ведется в <����Громе> речь, заявляет о своем присутствии и на одном уровне - во множестве противоположных явле ний, и на другом - лишенном этих контрастов. Это уровни реальности, единые наличием одного начала. <����Я есмь> в сочетании с противоположными определе ниями повторяется с первых же строк, <����Я есмь то, что одно существует>,- слышится в финале произве дения.