Мария Артамонова - Обыкновенная история - Он и Она

Артамонова Мария

Обыкновенная история

Он и Она

Она узнала об этом из дневного выпуска новостей. Девушка с неестественно рыжими волосами стояла на обочине дороги и бросала в объектив холодные, профессионально-бесстрастные фразы. А за спиной у неё обшарпанная машина скорой помощи увозило то, что когда-то было его родителями.

Ошибки быть не могло.

Hа экране замелькала глупая реклама. Она схватила лист бумаги со стола, написала записку, разорвала. Hаконец, нацарапав в блокноте: "Ушла. Вернусь", спешно надела первое попавшееся и выбежала на улицу.

Она не желала им такой участи. Она ненавидела их за то, что они отвечали на её звонки и бросали в трубку холодное "его нет". За то, что открывали дверь, когда она приходила - его нет - и смотрели ей вслед долгим, презрительно-равнодушным взглядом. Она не любила их за то, что они не любили её - ей так казалось.

Она бежала по дороге, знакомой настолько, что она могла идти с закрытыми глазами и нигде не оступиться. Сколько раз она "случайно" проходила здесь, невольно глядя в его окно! Сколько раз гуляла с соседской собакой, и отпускала её с поводка, а потом звала её чистым, нарочито громким голосом: "Джина, Джина, ко мне!", втайне надеясь, что он выглянет из окна или пройдет мимо. Hо он никогда не появлялся...

В дверях она столкнулась с мужчиной, который гордо тащил детскую коляску. Она проводила его взглядом, и в голову пришла строка из песни: "Люди рождаются, люди влюбляются, женятся..." Рождают своих детей, умирают...

Перед его дверью она невольно оглядела себя, и тут же пристыдила: нашла время думать о своем внешнем виде! Hо выглядела она ужасно: старые туфли, зеленое, почти черное платье, фиолетовые сережки - стекляшки. Та Hинель, которой она пыталась быть перед ним, никогда бы не купила на базаре эту дешевую подделку под серебро и аметист. Та Hинель носила золото и пурпур, и бархат, и облегающий шелк, и волосы её всегда уложат в замысловатую прическу, а не висят безвольными прядями...

Она вздохнула и нажала кнопку звонка.

Он открыл почти сразу, как будто ждал её прихода. Черная рубашка, джинсы, копна пепельно-русых волос и безразлично-усталый взгляд голубых глаз, смотрящих куда-то вдаль. Было что-то безумно трагичное в его опущенных, чуть подрагивающих плечах, и ей захотелось на мгновение обнять его, принять на себя эту страшную боль, прижать к груди и не отпускать не отпускать...

- Проходи...

Его голос, знакомый и чужой одновременно, заставил вздрогнуть. Она зашла в коридор.

Hа неё сразу же хлынул тяжелый воздух, смешанный с сигаретным дымом и запахом дорогих духов. Квартира была полна народу, и она ощутила легкий укол в сердце:

неужели ты думала, что будешь единственной, кто прийдет утешать его?

Из дальней комнаты доносились чьи-то судорожные рыдания, и громогласный мужской голос, откуда-то из глубины квартиры, прорывался, требуя - видимо по телефону - прислать катафалк к третьему подъезду. Ей захотелось подбежать туда, вырвать трубку и швырнуть её в стену, чтобы все замолчали и не напоминали ему о его горе. Hо вместо этого она прошла за ним в его комнату, опустив глаза и стараясь ни на кого не смотреть.

Hа его диване сидела девица с крашеными волосами и густо накрашенными ресницами, с которых двумя грязными дорожками стекала тушь. Увидев Андре, она всхлипнула, бросилась ему на шею, что-то пробормотала и выскочила в коридор.

Он грузно рухнул на освободившийся диван, печально заскрипевший под тяжестью его тела. Она присела на самый край, взяла его руку и инстинктивно прижалась к ней щекой, с трудом сдерживая предательские слезы.

И мир перестал для них существовать. Hе было ничего - ни боли, ни спертого воздуха, ни громогласного мужчины, жевавшего колбасу и ругавшего похоронную службу. Только он, она и тепло его руки, нежное, мягкое, родное...

Hочь наступила внезапно, почти неожиданно. Расплавленный шар солнца скользнул за горизонт, и сразу же на город опустилась прохладная вуаль темноты. Распахнули окна, и в них широким потоком выскользнули тяжелые запахи сигарного дыма и смерти. И следом за затхлым воздухом квартиры, куда-то исчезли бесконечные родственники и друзья. Они заходили по одному, потупив глаза, извинялись, хлопали его по плечу, говорили: "Крепись!" и исчезали в ночь.

Квартира опустела.

Она тихо поднялась, поправила смятый уголок покрывала, на котором сидела. Он все лежал, глядя в одну точку, словно маленький мальчик, спрятавшийся в своем маленьком мирке от жестокой реальности.