неизвестен Автор - Овсяная и прочая сетевая мелочь за лето 2001 года (Сборник)

... Войны. Поле битвы. Женщина в темной накидке, одиноко стоящая на поле и протянув руки к небу поет свою заунывную песню. Вороны.

Гора мертвых тел постепенно опускается, растворяясь в земле. Сотни воронок поднятых к небу, раскручиваются, сплетаются и тают...

...Огонь свечи меркнет, и загорается пожаром. Hебо тонет в крови заката. Мужчина крестит в воде толпу. Лучезарный голубь кружит у него над головой. Вскинув руки к небу, он негромко поет песню. Толпа стоит на берегу.

Облив голову женщины водой, он возносит над ней крест...

...Удар в глаза. Резкая боль. Холодной лезвие вспарывает недавно рожденное тело. Потоки боли льются в голову, взрывают изнутри глаза...

Уши кровоточат. Маленькое сердце, только привыкшее биться, одним ударов оповещает о конце... Живу я еще пять минут...

...Мужчина сидящий на троне опускает поднятую руку. Скорбный вой женщин не прерывается на секунду, Женщины столпились вокруг небольшой горы.

Он ищет его, но не нашел. Сотни младенцев лежат, истекая кровью.

Тоненькие ручейки крови складываются в одну реку... Реку, где его крестят. Крестят того, кто уберегся...

... Огонь вспыхивает, и я прихожу в себя....

Подойдя к иконе Христа, я долго смотрю на нее. Протягиваю руку, и огонь свечи нехотя тухнет. Вытащив свою свечу я ложу ее себе в карман.

Hадо уходить. Быстрее. Еще быстрее. Почти выйдя из церкви, меня внезапно привлекает шум...

- Идите отсюда черные обезьяны, вам здесь не место - верещит старуха.

Присматриваюсь, и понимаю на кого она орет. Цыгане. Цыгане - христиане, которые минуту назад угощали меня освещенным вином. Они всех угощали.

Могучий бас прерывает ее - Hе судите и не судимы будете.

- Бог он ведь на всех един - Говорит священник.

Hадо отсюда уходить...

Огонь только что поставленной бабушкой свечи, тянется следом и гаснет..

Бог он же на всех един...

========================================================================== Andrew Basharimov 2:5020/69.35 22 Aug 01 00:40:00

Капли медного купороса

День за окном зашторил окна чуть прозрачным муторным светом, исчезающим в бесконечных отражениях свежей полироли мебели, расставленной по периметру анфилад комнат, где сдружились время и место, где все затаилось в мертвенно бледном ожидании, где перевернутые чаши светильников растягиваются, словно кисель, и дотрагиваются до покрытого холодной испариной лба, судорожно вздымаясь в пружинообразной амплитуде, под почти неслышную поступь настенных часов, из которых вот-вот выберется кукушка и вдруг отсчитает несбывшееся, неувиденное и потому непревзойденное в своем простом убранстве, таком сумбурном, но неизбежно живом, пурпурном и близком в переливах.

И то, что сидит сейчас в украшенном деревянными цветами высоком циклопическом кресле, утопая в мягкой обивке, ощущая прохладу высоких подлокотников, изъеденных торопливыми древоточцами, что давно уже покинули с таким трудом проложенную сложную систему ходов, хранилищ и вентиляционных отверстий, быть может сто, быть может триста лет назад, почти не слышит шорохов и странное сочетание ожидания полуулыбки или хотя бы резкого окрика, чугуном грохочущего по паркетному полу, со странным упорством и наперекор всему хранящего верность пред ликом ветхости.

Гротескные гобелены на высоких забористых стенах, хранящие печать молчания с осторожностью и безустанностью нерукотворства, в отворотах парчи, в ослеплении вспышек магния и капель медного купороса на податливых ручках двустворчатых дверей, преломляющих чуть прозрачный муторный свет, исчезающий в бесконечных отражения свежей полироли мебели, расставленной по периметру анфилад комнат, где сдружились время и место, где все затаилось в мертвенно бледном ожидании, где обрывки старых газет могут порассказать о многом, стоит только подойти к ним, расправив очерствелые и желтушные края разорванных в клочья листов, составляя из ночи в ночь погонные метры неисчислимых деталей в единую картину, поражающую своей почти потусторонней красотой и отреченностью.

И украдкой приснопамятные мыши, возвращая своим шепотом все долги, присматриваясь и прицениваясь к своим владениям в нижних полуэтажах и вздымающихся к далекому неосвещенному потолку полкам, где среди пыльных фолиантов, испорченных частыми и унылыми дождями, есть место для когтистых проворных лап, нарушают почти луговой покой этих стен, где сидит сейчас в украшенном деревянными цветами высоком циклопическом кресле, утопая в мягкой обивке, ощущая прохладу высоких подлокотников, изъеденных торопливыми древоточцами, что давно уже покинули с таким трудом проложенную сложную систему ходов, хранилищ и вентиляционных отверстий, быть может сто, быть может триста лет назад, тело музейной хранительницы с лучами ключей на большой связке, вжавшихся в провалившуюся грудь, что дышала когда-то этим воздухом, впитавшим в себя почти некропольскую тишину хранилища библиотеки, нарушаемую изредка чудаковатыми посетителями и ручным подъемником, с давно несмазываемым и проржавелым механизмом и писком осей маленькой тележки, стоящей у благодарных и запертых на ключ дверей, с каплями медного купороса на податливой ручке, и чуть слышной возней лома на той стороне.