Алексей Олейников - Мариам танцует

Клинок мелко дрожал в длани царевой, и по любовно отполированному лезвию бродили багровые отсветы, а Ироду все чудилось, будто держит он не меч, не саблю, но чашу, всклень, до краев наполненную кровью, болью, пожарами, гневом и яростью.

И шепот Мариам не подымает даже ряби в этой чаше.

- Неужели слово великого Ирода ничего не значит?

Царь медленно отвел лезвие от тонкой шеи и долго, очень долго всматривался в лицо Мариам, словно желая что-то узреть в ее расширенных от страха зрачках, кроме своего отражения.

Так долго, что девушка, несмотря на всю свою дерзость, не выдержала и опустила голову.

Она никогда не видела таких старых глаз.

И над Мариам, сосредоточенно изучающей кончики своих распущенных волос, прозвучал пустой растрескавшийся голос четвертовластника Иудеи:

- У нас нет ничего, кроме слов. Ты сделала свой выбор, девочка.

Он стремительно развернулся, и, глядя на застывших в оцепененье гостей, с кривой ухмылкой добавил:

- Веселитесь без меня, уважаемые. Я ненадолго отлучусь. Совсем ненадолго.

И злым размашистым шагом вышел из залы, кивнув стражнику в дверях, чтоб следовал за ним.

Пламя факела мечется из стороны в сторону, то, вытягиваясь узким клинком, то, расплываясь широким огнистым полотнищем, и Ирод идет по коридору.

Он идет, и слуги в ужасе разбегаются в стороны, лишь завидев тень его.

Слухи быстрее всего, а уж такие слухи:

Он идет, держа в правой руке томный изгиб обнаженной Смерти, и от века безгласные каменные плиты тяжко вздыхают под стопой его, стараясь вжаться как можно глубже, а воздух раздается под взглядом глаз его.

Впрочем, у Ирода больше нет глаз. Два провала в черно-огненную бездну, где в рыдающем безумии сшибаются ярость, боль, тоска и долг.

Каждый в своей силе и правде.

И никто не виноват, только почему все плывет и качается, никого кругом и топот за спиной все отстает, запыхался бедный солдатик, я должен, должен я, что ж так больно то, Ты, Который Есть, видишь, я иду, сделай же что-нибудь, останови меня, где же Мощь твоя, Сила и Истина, где, только флейта, плач и ночь, почему так, почему, а какое на вкус небо?

:.

Дверь.

:.

Чуть не слетела с петель от удара, и тени шипящим клубком забились в самый дальний угол, еще дальше, еще, лишь бы не видеть того ужаса, что стоит в проеме.

Иоанн поднял взгляд от грязного пола и сказал:

- Здравствуй, царь. Я ждал тебя.

Ирод, вцепившись в косяк, глядел на пророка. Его шатало, сталь, зажатая в побелевшем кулаке, плясала безумный танец, а трясущиеся губы никак не могли выговорить:

- Я, я..

- Я есмь Тот, Кого люблю, а Тот, Кого я люблю - это я.

Не медли, царь Иоанн встал.

- Не медли, Ирод - шепнул он и улыбнулся.

То, что сильнее, швырнуло Ирода вперед и, он, зажмурившись до слепоты, рубанул наотмашь худую шею, нелепо выпирающую из изодранной хламиды.

Только бы все поскорее кончилось, кончилось все..

Но успел услышать.

Горькое.

Santa - 2000