Максим Самохвалов: Party Overdrive

Девушка сразу отвернулась, а Ефим покраснел и отошел от нее подальше... Ему было жарко, и он снял с себя коричневый дедушкин пиджак. Под пиджаком у него была белая пакистанская рубашка, которую ему подарила бабушка одиннадцать лет назад, еще до многозадачности и свободы прерываний. Рубашка была Ефиму немного мала, отчего рукава не доставали до запястьев. Но тут к нему подскочил братец и крикнул: - Блин, классная рубаха! Что в ней было классного, Ефим понял, когда разглядел других танцующих. Оказывается, что рукава тут должны быть короче, чем принято. Ефим понял, что это или желтая сборка, или действительно рисковая архитектура, где уменьшение количества команд совершенно естественно приводит к изменению моды.

Тут композиция опять сменилась, неутомимый диджей-радиатор на балкончике ставил все более и более высокие степени умножения. Он и сам плясал, не отрываясь от золоченых штырьков, сверкая своей металлизированной курткой с рельефными элементами оформления, похожими то ли на пластины динозавра, то ли на ребра батарей отопления. Ефим почувствовал, что эта новая частота, как нельзя лучше подходит внутреннему схемоустройсву его организма, что если так музыка продолжит играть какое-то достаточное время, то он сможет стать таким как все, влиться в этот ритм и общее настроение праздника. И Ефим задвигался, четко выполняя необходимые движения, чтобы это выглядело танцем, но вместе с тем приносило ему и еще некоторое удовольствие, которое дает привычная, любимая работа. Ефим начал танцевать с закрытыми глазами, отсекая ненужные источники света и ориентируясь только на белые флаги готовности стробоскопа. По сути, - размышлял он, - то, что у меня на ногах не ботинки, а обычные кеды, не значит ничего. Никто не вправе отказывать мне, в свободе выражать свой цикл, основывая это тем, что уровень доходов моих родителей не позволяет купить модную платформенную обувь или никелированный кулер на спину.

Или взять братца, он живет в городе, у него много забавных штук и друзья такие, которым что ни скажи - будут смеяться, над его, Ефима, выстраданными провинциальными заботами. Да, у меня только магнитофон "Весна 301" и дедушкин резонатор на сорок мегагерц, и что? Что я не имею право получать такую частоту, которая мне необходима? А если я, - Ефим на это мысли чуть не перепрыгнул через импульс, - а если я хочу кем-то стать, кто меня остановит? Вот тот, с радиатором на спине, что прыгает как бит-рэйт на ошалелом мпеге, он что, заслужил чего-то большего, чем заслужил я? А дрова он рубил, часов по пятнадцать? Нет, судя по хлиплому виду - не заслужил. Ефим внезапно успокоился, так как заметил, что левая рука стала неметь, причем этак странно, немеет, а все равно работает. Вот именно! - вздрогнул Ефим, - если хочешь чего-то добиться, надо работать! Работать! Да, пускай все танцуют, а он, Ефим больше так не намерен. Они придут сюда завтра, а ему опять дрова рубить. Не выйдет. Ефим внезапно поверил самому себе, вот эта хитрая мысль о работе, позволяла от нее, работы и избавиться. Как известно работа бывает двух типов, первая эта та, которую нужно делать потому, что не делать ее нельзя а вторая, та работа, которая в самом себе нужным образом находит отзыв и заставляет не чувствовать ее как работу. Ефим продолжал размышлять, не замечая, что мысли его тоже уже вошли в жестокий цикл... Так иногда бывает, когда человек слишком сузил рамки восприятия реальности, и тогда регистр IP имеет слишком короткий ход, в котором может так случиться, нет ни одного условного перехода, а на конце стоит батут в виде директивы JMP. Ефим устойчиво работал, и тогда когда брат с друзьями вели его к станции метро.

- Чего с ним? - вопрошал Матвей, хайрастый коротышка со слотом через все лицо.

- Не гонится, - ответила Алена, - теперь неделю будет с температурой, отходить.

- Что я родителям скажу, - отозвался брат, - вы подумали? Блин, косяк!

- А какого ты его на материнку потащил? Знал же, что не гонится!

- Я же гонюсь?! - огрызнулся брат.

- Да у него ваще пять вольт, он же из деревни! - Матвей сплюнул прямо на мраморный пол, отчего старуха в разменной будке стала подниматься со своего места. Брат только закусил губу от досады, и молча пропихнул ничего не соображающего Ефима сквозь турникет.

Конец