Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Человек представился, что его фамилия Чулков и он уполномоченный НКВД по нашему НИИ. Он достал какую-то папку и начал листать, время от времени задавая вопросы, от которых мне становилось страшно.

Откуда вы знаете о расстреле поляков в Катыни? Отвечаю, что узнал об этом из наших газет.

Но вы сказали, что знали об этом раньше?

Я почувствовал, как на голове начали шевелиться волосы. Дело в том, что у меня была одна знакомая, которая работала в ТАСС и должна была слушать немецкие передачи. И она мне рассказала о катыньской истории за день до того, как советская версия появилась в газетах... Когда в тот день я пришел на работу, то спросил одного своего коллегу, слышал ли он о расстреле в катыньском лесу?

И я понял, как этот факт попал в мое досье.

Потом Чулков достал еще одну бумажку: "Вот вы как-то сказали, что в стране было проведено две переписи населения, потому что по первой выходило в стране слишком много неграмотных и верующих".

Еще вопрос: "Вы знаете такого Маханека?" - "Знаю... Есть у нас такой начальник лаборатории..." - "К нему надо подойти и задать один вопрос..." Я ответил, что не только не буду задавать ему вопросы, а вообще не буду с ним разговаривать и даже здороваться...

Понимал, что встал на край пропасти, но другого выхода я для себя не видел.

Дальше он снова начал говорить, что я - болтун. Согласен, отвечаю, постараюсь исправиться. Он снова: "Вы должны на нас работать". - "Нет". "Посидите подумайте..."

Он запер меня в комнате. Возвратился через час: "Ну что, подумали?" "Да... Не буду у вас работать..." - "Тогда пойдемте".

Меня привели в другой кабинет. Другой чекист, видимо, начальник Чулкова, спросил его: "Ну что?" - "Он категорически отказывается..." "Идите, вы знаете, что с ним делать..."

Меня вновь заставили написать расписку о неразглашении...

Это было мое последнее в жизни свидание с НИМИ.

Я даже сам не знаю, как меня пронесло тогда мимо них..."

Вот таков был рассказ Германа Устиновича Шпиро, слово в слово оставшийся на моем диктофоне.

Но было еще кое-что, не вошедшее в диктофонную запись.

Когда мы уже прощались, он сказал мне:

- На всякий случай - вот мой адрес... Знаю, о чем вы пишете... Они этого не очень любят. У меня вы всегда будете себя чувствовать в безопасности...

О, Господи!

Какое счастье все-таки мне подвалило в жизни!

Когда довольно часто мне задают вопрос, не страшно ли мне от того, что и о чем я пишу, я обычно отмахиваюсь: "Да ладно, ладно... Такие вопросы для студента-первокурсника журфака, романтизирующего нашу странную профессию". Но вспоминая всякие приключения, связанные с напечатанными статьями и, куда чаще, с теми, над которыми еще работал, думаю о людях, которые подставляли плечо в довольно сложных и даже иногда рискованных ситуациях. О тех, кто давал ночлег в чужом городе, чтобы не засвечиваться перед местным начальством, кто перевозил мне документы, рискуя нарваться на неминуемые неприятности, кто страховал при встречах со всякими сомнительными типами и кто проводил вместе ночь с "Калашниковым" в руках (и такое тоже случалось).

Я особенно уже ничего не боюсь в жизни. По крайней мере того, что может случиться со мной самим (близкие, родные - это особый страх, который не может не присутствовать в нормальном человеческом существе). Но хорошо понимаю и честно в этом признаюсь, что не боюсь не из-за врожденного бесстрашия (чушь все это и ерунда!). Знаю, знаю и счастлив от этого знания: не один я, нет! Не говорю о друзьях, которые всегда приходят на помощь в самых немыслимых жизненных ситуациях. Просто - о людях, о народе, о человечестве, которое куда больше приспособлено для того, чтобы спасти ближнего, чем для того, чтобы ближнего предать.

Странно, что именно об этом думаю, когда снова, снова, снова пытаюсь понять суть и сущность тех, для кого предательство стало профессиональным ремеслом, то ли по собственной воле, то ли по стечению обстоятельств.

Да нет ничего в этом странного. Нет!

"Какой повод я дал ИМ для этого?" "За какие провинности или заслуги выбрали именно меня?" "Может морда у меня похожа на сексотскую?" "С самого начала, как только прозвучало это предложение, я почувствовал себя растерянным и униженным. Как же так? Меня? Это было настолько мерзко, что хотелось в кровь разбить кулаки об стенку" - выискиваю эти строчки в письмах.

Пытаюсь понять, что же такое с нами было вчера.

Осталось ли сегодня?

Возвратимся ли к этому завтра? Возвращаемся? Никуда не уходили?