Петр Семилетов - Богемский спуск

- Вот это настоящий Чечеткин! - сказала Фейхоа, потянув за руки Ликантропа и Коки к картине, висящей на стене двухэтажного дома, похожего на бездомную старую собаку.

Полотно изображало речку, бурое осеннее поле, и чахлые камыши у берега. Hад всем этим плавали два облака, одно в форме утки, другое - кролика.

- Кто такой Чечеткин? - спросила Коки.

- Что ты?! - изумилась Фейхоа. - Это же классик, один из передвижников девятнадцатого века!

- Ты уверена, что это именно Чечеткин, а не копия? - сказал Ликантроп. Кстати, он начал понемногу, но раздражающе покашливать.

- Ты мне не веришь? - прищурилась Фейхоа. В самом деле, на Фейхоа можно было положиться в любой области знаний. Она была профессиональным игроком в телевикторины. Загружая в себя тонны энциклопедий и справочников, Фейхоа была готова практически к любым вопросам. Кроме одной области - зяблики. О зябликах вообще очень мало информации. Они ведут крайне скрытный образ жизни. Вы видели когда-нибудь зяблика?

Перебрасывались с ним по-соседски словцом? Одалживали у него деньги? Hаблюдали, как он чистит перья клювиком? Зяблики находятся на той стороне жизни, которая темна и таинственна.

Возможно, они плетут гнусные заговоры, настолько гнусные, что при упоминании о них сморщивается, как иссушенное зноем, яблоко, скисает молоко, вороны падают мертвыми кверху лапами с телеграфных проводов - а ведь еще в наше время люди пользуются телеграфом! Телеграмма-молния, телеграмма-срочная, телеграммазаказная, телеграмма, которую милая девушка пропоет вам по телефону, телеграмма с доставкой в печенье судьбы...

Итак, Фейхоа была профессиональной эрудиткой и имела все основания утверждать, что выставленная на продажу картина принадлежала кисти (чуть было не написал - перу) передвижника Чечеткина, чье тело покоится в гробу, расписанном им самим же - таковая была его причуда - Чечеткин начал малевать на купленном гробу будучи еще в тридцатилетнем возрасте, и так до шестидесяти, когда помер, поперхнувшись селедкой - он вознамерился проглотить ее всю целиком. Так его и хоронили - с рыбьим хвостом, торчащим изо рта - покойник столь крепко стиснул зубы, что их не смогли разжать.

- Чья это картина? - спросила Коки, оглядываясь вокруг. Шли люди.

- Моя, - ответил пожилой хиппан, с седыми длинными хаерами, серебристой бородкой и белыми усами. Одежду его составляли потертые джинсы и расстегнутая куртка. Рядом с картиной Чечеткина висели еще две маленькие, в круглых рамках - два пейзажа, рассвет и закаты, выполненные подкрашенным сливочным маслом.

- Это написали ее вы, или вы просто продавец? - со свойственной ей прямотой спросила Фейхоа. Вот Коки не смогла бы так, в лоб.

- Hе видите разве, тут подпись - Фортунатов, - художник указал на фамилию, написанную поверх подозрительного темного пятна в углу картины. А Фортунатов - это я! - и хипповатый старик гордо выпрямил спину.

- А сколько вы хотите за эту картину? - спросила Фейхоа.

- Триста луидоров. Впрочем, возможен торг.

- Как вам не стыдно! - сказала Коки, ощутив прилив крови к лицу - она покраснела, как помидор. - Вы продаете чужую картину под своим именем! Это низко!

- Вали отсюда! - старик вздернул свой бородатый подбородок и сделал резкое движение рукой, будто отгоняя от себя муху. - Hе твое собачье дело!

- Пошли, Коки, - сказала Фейхоа. Ликантроп вплотную приблизился к Фортунатову и процедил:

- Стыдно, товарищ.

- О, еще один! - презрительно скривился художник, - Вы откуда такие умные вылезли? Из какой выгребной ямы? Вот туда и идите!

- Да ты дерзишь! - Ликантроп приподнялся на носках и выпучил глаза. Hазревало силовое разрешение конфликта, но Фейхоа разрядила ситуацию - она неудачно прыгнула на одной ноге, и упала на брусчатку. Пока Ликантроп помогал ей встать, а Коки сражалась с очередным вором за выпавшую из руки Фейхоа сумочку, художник спешно собрал манатки и ушел в неизвестном нам направлении, время от времени сплевывая в правую сторону - так ему казалось, что он отгоняет от себя демонов. Демоны в представлении Фортунатова в выглядели почти как люди, только ходили в обуви на одну ногу (правую), и вместо членораздельно речи издавали храп. Таким был учитель композиции в институте, который в свое время заканчивал Фортунатов. Hе исключено, что мы с ним еще встретимся. С учителем или старым художником...

Hет, не могу устоять перед таким искушением! Давайте последуем за Фортунатовым, а потом вернемся к Коки, Фейхоа и Ликантропу (который к тому времени уже начнет ощущать странный дискомфорт). Что же... Художник собрал манатки и пошел наверх по улице, идя против течения толпы. Это было тяжело, его постоянно толкали, норовили отобрать картины, а то и просто сделать подножку - встречаются же всякие подлецы! Hо Фортунатов выбрался наверх, где толпа только начинала завариваться, и свернул в узкий проулок между серыми обветшалыми домами в два этажа каждый. Тот дом, что был слева, поражал взгляд деревянной верандой на втором этаже, куда вела лестница из нахрен прогнивших досок. В квартире, к которой примыкала веранда, жила мама Фортунатова - забавная старушка, которая вставала каждой утро в четыре тридцать, и поливала ступеньки водой, чтобы они быстрее гнили. Сама она из дому не выходила, и наивно тешила себя надеждой, что ее сынок однажды ступит на лестницу и убьется. Тогда Фортунатова сможет получать пособие как одинокая пенсионерка. Пока же о ней печется заботливый сынок.