Антон Шутов - Божество

Слышу как Влад, только ведьма закончила процедуру замотки, молча и с сопением снова связывает ей руки ремнем. А вещества, которыми пропитана вонючая тряпка, видимо неспроста. Уже перед глазами кружатся розовые пятна, неистерпимо хочется спать.

- Ты только не дремли, - слышу я старухин голос совсем рядом. - Держаться надо, так что борись, спать нельзя. Как появится Мупайтэ, так тихонечко проси у него то, что надобно, но только очень осторожно, очень мягонько, касатик. Понял?

Я мотаю головой, но видимо уже совершенно опьяненный, потому что одурманенная голова валится на грудь, я чуть не падаю на землю, чувствую только как Влад ладонью попридержал меня за плечо.

- А точно Мупайтэ придет? - еле-еле шевелю я вялыми губами, к горлу подкатывает тошнота.

- А как же... - вздыхает старуха. Вон, калаш же у нас есть с сукровицей, а Мупайтэ таких вещей не пропускает, это уж точно.

Во всем теле уже появилась страшная слабость. Голова отяжелела ещё больше. Запах, который источает материя похоже разделился на волны: сладковатые ноты, чередуются с удушающей вонью. Hа каждой волне я подпрыгиваю, тело охватывает дрожь, которая уступает место моментальному расслаблению. Потом все начинается по новой.

Слышно как Влад грохочет поленьями, подкладывает в костер, потом на поляне слышны какие шорохи, старуха что-то ещё говорит Владу, но я уже не могу разобрать, розовые рваные пятна похожи на алый ореол вокруг страшной почерневшей раны в боку Коршуна.

Сонливость сковывает упругими кольцами плена, точно так же как Влад торопливо связывал кожаный ремень на руках старухи. Это воспоминание помогает вырваться на поверхность, снова оказаться в сознании.

Улавливаю на секунду, что стало смертельно тихо и тут же вздрагиваю, потому что старуха начинает тянуть страшную ноту, вопль горести, страдания и... призыва. Именно призыва. Потому что я вижу эту ноту, она как желтый бульонный пузырь с хрупкими стенами полетела вверх, сигнализирует, дрожит, тонкая и беззащитная. Это приманка для Мупайтэ, понимаю я, это нота дрожит, кокетничает, извивается и вибрирует.

"Мупайтэ-э-э-э-э..." - скрипуче тянет старуха, сначала её голос где-то внизу, походящий на дребезжание закипающего электрического чайника, потом поднимается выше, ещё выше, преодолевает какой-то барьер, становится визгливым.

Только не спать. Главное не заснуть.

"Мупайтэ-э-э-э-э..." и волна тяжести обрушивается сверху на лес, ветер шумит высоко в деревьях, раскачивает тяжеловесные кроны, проникает в недра чащи, летит мимо стволов, взивая вихорьки сосновых игл и обрывки листьев.

Вдруг я вижу одновременно все: поселок, три деревни, разбросанных подле него, двух старух, стоящих около крайнего двора и настороженно смотрящих через темное поле в сторону леса, сам лес, с одиноким огоньком костра на краю; ещё вижу Влада, который тихо произносит про себя матерные слова, наблюдая за раскачивающейся и поющей "Мупайтэ-э-э.." старухой, себя с замотанной головой, тучи над лесом тяжелые и неповоротливые, а за их толстой словно одеяло пеленой звезды, дрожащие и перемигивающиеся; затем я вижу Коршуна, замершего под ватным одеялом, потрескавшиеся губы приоткрыты, такое ощущение, что он уже...

В уши ударяет мерный гул, уже не слышу старушечьих песнопений, не удержавшись засыпаю, падаю в черноту, подсвеченную далекими малиновыми огнями, лечу навстречу бездне, вникуда. Засыпаю окончательно.

Есть пространство во сне человека между тем моментом когда он засыпает и тем моментом, когда начинают сниться сны. Оно долгое, просто умом этого не уловить, не понять. А в этом необычном состоянии, усыпленный вонючей старушечьей смесью на тряпице, я почувствовал именно это пространство. Долгое оно, зарза. Длится и длится, не прекращаясь, сплошная чернота вокруг, пустота даже, которую нельзя увидеть и ощутить. И сколько это длится, минут двадцать, час, может быть несколько часов, непонятно. Плаваю я где-то, тихонечко, как в колыбели какой, да засыпаю все крепче и крепче.

Старуху придется отпустить. Hе колдунья она. Игрушки-игрушками, а надышаться дряни и отрубиться сможет и школьник. Так что скоро Влад устанет ждать, или испугается состояния, в которое ввела меня старуха. Подскочит он тогда ко мне, даст по морде, или встряхнет, или ещё что сделает, а потом примется за старуху. Отпустит её в конце-концов. Hу не убивать же, и так два трупа... А если Коршун все-таки... того...

Спать хочется ещё сильнее, я срываюсь ещё дальше, все внутри проваливается, мучает. Цепляюсь последними усилиями, пытаюсь отбросить наваждение, но нет. И сдаюсь. Спать, так спать. Даже, может быть, сны можно увидеть начиная с этого момента. Редко же я вижу сны. Hо когда удается, то получаются они красочными и насыщенными.