Михаил Болотовский: Абдулов, гуляющий сам по себе

- Его братьев? - заинтересовался Петрович.

- На кой мне его братья! - закричал Федя, и внезапно лицо его стало багроветь. - Его-то братья! Мои братья, не его! Они мне, гады, череп раскололи. Кирпичом, гады, сзади подкрались.

- Вот оно как! - заволновался Петрович, даже сел. - А за что ж они тебя, Федя?

- Добро одно они, гады, от меня имели, - говорил дальше Федя, то ли не расслышав вопроса, то ли как раз отвечая на него. - Одно добро. Он в пятьдесят седьмом в Москву приехал, жил у меня, ананасы жрал. Второй тоже приезжал, я последнюю рубаху снимал. А как чего не поделили - сразу кирпичом сзади, гады. Я в клинической смерти был. Поняли? Вот...

- Бога видел? - спросил Славка.

- Бога? - Федя улыбнулся как-то неловко, видимо, принял вопрос всерьез. - Не видел. А его нет!

- И Аллаха нет? - не удержался я.

- И Аллаха, - и Федя вовсе разулыбался. - Никого нет. Не верю я в них. Вот помру, а на том свете никто меня не примет. Бог не примет, Аллах не примет. И буду я сам по себе. Вот тут кошку в мультфильме показывали, так и называется: "Кошка, которая гуляла сама по себе". Вот и буду гулять.

- Ты уж на земле погулял, - заметил Петрович.

- Погулял! - и Федя даже засмеялся. - Ох, погулял. Меня любили бабы. Я мимо себя не пропускал. Не-ет... Помню, жены сестра... танцуем, а я ее за титьки незаметно... Баба - ох! Ты что, говорит, Федя? А то, отвечаю. Я уж ее потом... А один раз ко мне экспедиторшу посадили. Ну, зарулил к магазину, взял ноль-семь, машину в лесопарковую зону загнал... Ты спишь что ли, Петрович?

- Ну тебя... - отозвался Петрович с лежбища. - Вон, молодым рассказывай. Сплю я.

- А я курить ухожу, - заявил Славка. - Мне, Федя, твои половые похождения неинтересны. Примитивные они.

И вышел.

Федя не понял и обиделся.

- А уж ты святой! - крикнул он вслед Славке. - Сам про шестнадцатилетнюю вчера что рассказывал?

За дверью палаты, в холле, кто-то врубил телевизор. Заунывно загудел голос ведущего.

- "В мире животных", - безошибочно определил Федя. - Пойду, посмотрю.

И тоже вышел.

- Теперь до вечера у телевизора проторчит... - вздохнул из-под подушки Петрович. - Меньше народу - больше кислороду. Второй день лежит, и все про баб, все про баб... И таблеток нам с вечера не давали... Господи, куда я попал...

- Ты спи, Петрович, - посоветовал я.

Под бубнежку телевизора мы заснули.

И виделся мне странный сон.

Не был я в том сне действующим лицом, а был зрителем. Виделась мне большая комната, и я точно знал, что это - комната, хотя стен не было, не было пола и потолка. А был в этом ограниченном пространстве легкий, весенний свет, были три кресла, и сидели в них Федя Абдулов, Бог и Аллах.

- Сами по себе, любезный Фатих Исмаилович, - начал Аллах, - гуляют только кошки.

- И я сам по себе гулял, - заспорил Федя.

- Не упорствуй, Федор, - сказал Бог. - Аллах дело говорит.

- Ну... - Федя соглашался слушать дальше.

- К тому же, - продолжал Аллах, - что за скверная манера выставлять себя только в дурном свете?

- Это типично восточная манера, - заметил Бог. - Один ваш султан, к слову будь помянут, приказывал доставлять ему каждую ночь пятилетних мальчиков. А сам, заметьте, давал им игрушек, сладостей, и ложился спать. Хотел распутником великим прослыть, а был человек добрейшей души...

- Да, добрейшей, - засмеялся Аллах. - А потом, наутро, этим мальчикам головы рубили. Идиот. Идиот, - добавил Аллах, - и ханжа.

- Я не знал про головы, - смутился Бог. - За что купил, за то и продаю. Но отчего же ханжа? Ханжа, допустим, есть фарисей, прикрывающийся добродетелью. Где же тут, помилуйте, добродетель?

- Добродетель - норма исторического момента, - ответил Аллах. - Ибо критерии нравственного совершенства меняются. И жизнь Фатиха Исмаиловича мы судим, опираясь на критерии двадцатого века от рождества вашего сына, так сказать, вашей последней трети.

- Вы не разумеете сути триединства, - сурово ответил Бог. - Но я в присутствии Федора спорить об этом не намерен.

- И я не намерен, - весело откликнулся Аллах. - Тем более, что любезный Фатих Исмаилович не сможет нас рассудить.

- Не ерзай в кресле, - указал Феде Бог. - Скажи лучше, зачем возводишь на себя напрасно?

- А что напрасно? - забеспокоился Федя. - Я лишнего не говорю. Я, вон, три года у хозяина лес валил - не за добрые ж дела?

- У какого еще хозяина? - не понял Бог. - В батраках?

- Да в тюрьме он сидел, - разъяснил Аллах. - Семнадцати лет от роду сел Фатих Исмаилович в тюрьму. "У хозяина" - это сленг. А сел-то, заметьте, ни за что, за пустяк: за недонесение.

- Недонесение есть проступок спорный, - сказал Бог. - О чем не донес?