Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT

Х-хотя...

После того, первого, дня Катя ни словом не намекнула на какой-либо интерес к личности Елки, к тому, кем была (или -пока что еще "является") Елка для Петяши и так далее. Это -уже само по себе ненормально. Лично ему, Петяше, раньше не приходилось сталкиваться с таким поразительным отсутствием легендарного женского любопытства. Необычно было и то, что она, хоть и явно не имела раньше никакого сколь-нибудь серьезного опыта общения с мужчинами, так точно понимала все его желания и так умела наслаждаться процессом общения, что словами не передать! Если так - может... За спиною скрипнула дверь. Петяша обернулся. В дверном проеме стояла Катя в его, Петяшином, привезенном когда-то давно, в мирные еще времена, из Таллина, махровом халате. Улыбка ее лучилась чистой, детской радостью жизни. - Там - кофе уже остыл, - весело сообщила она. - И - гость заждался. Тяжело опершись на заскрипевший жалобно ящик, Петяша поднялся на ноги. - Я еды принес, - сказал он. - Ты по этому поводу сготовь поужинать. А Вовку вместе с кофе - гони сюда. Катя упорхнула на кухню - к немалой радости Петяши. Ему вдруг остро захотелось обсудить то, о чем сейчас думал, с Володькой, с глазу на глаз. Что, интересно знать, он, человек в достаточной мере посторонний, скажет о гипотетической ненормальности его, Петяшина, мироощущения? Мир, как часто бывает от ожидания задушевного разговора, сменил ритм существования, словно бы злобное, частое тюканье метронома плавно перешло в ненавязчивую, нежную музыку. Жить стало теплее и уютнее, словно гармония мира и вправду не знает границ. Подчиняясь общему ритму жизни, в комнату вскоре явился Володька с двумя чашками кофе, в которые, судя по разлившемуся по комнате аромату, успел добавить толику коньяку. Однако разговор как-то не начинался. Потрепались об общих петергофских знакомых, обменялись анекдотами, затем Володька добыл из кармана свежее письмо от общего их знакомого из Сан-Франциско и поведал о злоключениях, постигших его, Володьку, в связи с необходимостью обналичить банковский чек, присланный ему этим самым знакомым ко дню рождения, а Петяша, в свою очередь, описал в красках процедуру улаживания дел в издательстве. Задушевного разговору не получалось. Как всегда, блллин... Петяша уже много раз ловил себя на этом: не мог он, никак не мог даже самым близким людям жаловаться на внутренние свои неурядицы и сомнения. Хотя и хотелось порой, но - не получалось. Чисто физически. Язык, по меткому народному выражению, не поворачивался. И всякий раз после подобного речевого ступора наваливалось досадливое разочарование и некоторое презрение к самому себе - то ли за то, что не проявил достаточно решительности, то ли оттого, что вообще имел слабость захотеть жаловаться кому-то на жизнь... Вскоре свежие жизненные впечатления у обоих товарищей иссякли. Закурив, Петяша почувствовал, что желание рассказывать о своих сомнениях пропало без следа. Вместо этого хотелось поведать о странной, не совсем понятной природе жизненных перемен последнего времени. Только - стоит ли? Стоит ли вообще об этом лишний раз вспоминать? А ну, как Вовка - вместо того, чтоб рассеять сомнения, объяснить все простыми совпадениями и его, Петяшиной излишней мнительностью - возьмет да подтвердит, что - да, не может на телефонной и электрической станциях быть такого бардака, чтобы бесплатно подключали уже раз отключенных юзеров; что писанина его никому не нужна, и платить за нее деньги согласился бы только полный идиот, а такие в бизнесе дольше трех дней не держатся... Или, чего доброго, придумает убедительную причину для интереса к нему, Петяше, разных чокнутых адвокатов и парапсихологов... Э! Не нужно Вовке ничего рассказывать! Там ведь, под дверью, Борис этот сидел... А подать-ка его сюды! Пусть рассказывает, что хочет, а Володька пусть послушает. А затем уж - Бориса выгнать, и, если Володька начнет задавать дельные вопросы, разговор завяжется сам собою. Авось даже додумаемся вместе до чего-нибудь конструктивного! Петяша придавил в пепельнице сигарету, прошел в прихожую и, крутанув замок, выглянул на лестницу. Борис, точно, до сих пор пребывал на лестничной площадке. Сидел себе на корточках, привалившись к стене. И выглядел - как-то не по-живому. Холодея от предчувствия недоброго, Петяша подшагнул к Борису и тронул его за плечо. Секунды три невидящие, словно бы стеклянные зрачки Бориса взирали прямо вперед. Затем глазные яблоки его медленно, натужно провернулись, уставились на Петяшу и - вдруг стекли вниз по щекам, точно две огромных, противно-тряских слезищи.