— Папа, получается какое-то недоразумение. Я и в мыслях не имел…
— Никакой он не рыцарь! — фыркнул Генри. — Это просто мой сын, который не имеет никакого отношения к добродетели. Он не достоин этой высокой чести.
Инди закивал головой.
— Какая уж тут добродетель!
— Да, — продолжал Генри, — совершенно не достоин. Сын мой, соверши, наконец, что-нибудь достойное — помоги мне встать.
— Может, не стоит, папа?
— Стоит. Я чувствую себя намного лучше.
Инди вместе с Маркусом очень осторожно подняли Генри на ноги. Инди всей душой надеялся, что выздоровление произошло не только потому, что отец увидел чашу Грааля, с которой он связывал столько надежд. Ему хотелось, чтобы отец выздоровел по-настоящему.
— Ну, ты видишь? — Генри только чуть-чуть поморщился, но потом преодолел себя и выпрямился. — Мне совсем хорошо.
— Ты и вправду выздоровел, папа?
Генри только раздраженно нахмурился, как будто ему задали глупый детский вопрос. Он освободил руки, не желая, чтобы его поддерживали.
— Сколько раз я говорил тебе, Малыш, вера создает реальность. Я верил — я знал — что чаша меня спасет, и она меня оживила. Вот так.
После всего случившегося у Инди тоже не осталось сомнений. Он вспомнил, что говорил ему об орле давным-давно старый индеец: «Теперь ты знаешь, внутри тебя есть сила, которая позволит тебе достичь всего, чего бы ты ни захотел, какой недостижимой ни казалась бы цель».
Орел и чаша Грааля, старый рыцарь и индеец — все перепуталось. Но самое главное, отец жив, и они узнали друг друга как никогда в жизни.
Инди увидел, что рыцарь подошел к Генри вплотную и заглянул ему в лицо.
— Тогда, может быть, это ты, брат? Ты, тот рыцарь, что сменит меня на моем посту?
— Увы, нет, я всего лишь ученый.
Рыцарь повернулся к Броди.
— Может быть, это ты, брат?
— Я? Да что ты, я вообще англичанин.
Рыцарь явно растерялся. Он пошел к Салле, который в это время решил отвести группу фашистов подальше, в сторону от остальных.
Старый рыцарь положил руку на плечо Салле, надеясь, что теперь-то он нашел себе смену.
— Добрый рыцарь, — начал он.
Салла не понял и повернулся к Инди. Тот пояснил:
— Он сказал «Добрый рыцарь».
Салла опять не расслышал и ответил крестоносцу:
— Добрый вечер и тебе!
Инди нагнулся, чтобы поднять шляпу, галстук и часы отца, и замер, потому что увидел краем глаза, как Эльза крадется к чаше. Потом она в два прыжка добралась по нее и схватила обеими руками. Глаза девушки были прикованы к Граалю и горели таким фанатизмом, что казалось, она была в трансе. Вдруг Инди понял, что все остальное не имеет для Эльзы никакого значения: ни он, ни Фюрер, никто на свете. Имеет значение только чаша.
Тут к Инди подошел старый крестоносец и тихо спросил:
— Зачем же пришли сюда эти странные люди, если они не хотят сменить меня на посту? — Он в недоумении качал головой.
И вдруг послышался голос Эльзы:
— Да вот за этим, старый дурень! — и крепко прижимая к себе чашу Грааля, она кинулась к выходу из храма.
Инди хотел было броситься за ней, но она вдруг остановилась, ее силуэт четко вырисовывался на фоне вечернего неба. Видимо, она поняла, что одной ей не удастся уйти далеко по пустыне. Повернувшись к Инди, она сказала:
— Ты видишь, мы ее заполучили. Чего ты стоишь? Бежим!
— Нет! — закричал крестоносец. — Грааль не должен покидать это место. Никогда не должен! — Он повернулся к Генри. — Чтобы стать бессмертным надо навсегда оставаться здесь.
Генри повернулся к Эльзе.
— Он говорит правду, прислушайся к нему. Если ты вынесешь Грааль из храма, он станет обыкновенной старой посудиной.
— Я вам не верю.
— Ты не должна переступать через печать, — предупредил рыцарь, указывая куда-то в сторону дверей.
Но Эльза, не слушая, сделала несколько шагов в сторону выхода из храма.
— Она дорого заплатит, — пробормотал старик крестоносец тихо.
— Постой, — отчаянно закричал Инди и бросился за ней. Он вспомнил все, что случилось с Донованом. — Постой, не двигайся!
В это время Эльза, не заметив, ступила на металлическую плиту с изображением печати. В эту минуту для нее на свете не существовало ничего, кроме чаши.
— Эльза! — Инди догнал ее и схватил за руку. Она подняла на него огромные голубые глаза, и он почувствовал, как в груди что-то покатилось и оборвалось.
— Инди, теперь она наша. Наша! Неужели ты не понимаешь? Твоя и моя. Все остальные не в счет. Донована больше нет, а фюреру мы ее не отдадим.
Читать дальше