Уилл Генри - Золото Маккены

— Так что, поверь мне, — жестикулировала сморщенная карга, тыкая когтистым пальцем в Маккенну, — тут-то всерьёз и началось волнение, которое потом только возрастало. В самом деле, — продолжала она, — достаточно, чтобы распространиться по телеграфу апачей во всю ширь до самой Соноры и достичь зловредных ушей Пелона Лопеса. Пелон, конечно же, припылил галопом в Аризону, собирая по пути свою банду, в том числе подобрав и эту несчастную предательницу собственного народа, ссохшуюся изменницу, старую ящерицу, ну прямо «Чудовище Хилы», по имени Малипаи.

При этой информации голубые глаза Маккенны чуть-чуть раскрылись, а древняя скво вынула из пожелтевших остатков зубов чубук трубки. Поводив по губам языком, она со значением плюнула в костёр и, порывшись в складках юбки, достала кисет, в котором белый человек узнал былую «сумку с амулетами», ею пользовались, чтобы хранить «ходденгин», иначе — «священной силы порошок» апачей.

Зажав щепотку между большим и указательным пальцами, старая дама сыпанула его в костёр. Пламя приняло на мгновение сине-жёлто-зелёный оттенок, как от обычной соли, но к тому же пустило вверх кольцо чистого белого дыма, столь большое и плотное, какое бывает при выстреле старинного мушкета с чёрным порохом. Тёмные губы Малипаи бесшумно задвигались, а глаза под мешками век на мгновение обратились ввысь, к утреннему солнцу.

— Это — для Йосена, — оправдываясь, объяснила она Маккенне, — невозможно предугадать, когда ему вздумается подслушать. Он чертовски пронырлив!

С минуту она собиралась с мыслями, припоминая.

— Что ж, — продолжала она, — ты знаешь, как всё случилось. Пелон, поскольку его мать была из рода Нана, явился прямо к нам, как только история о бегстве старика Энха с тайной Сно-Та-Хэй стала ему известна. К тому же у него была сводная сестра, которая жила с нами, поэтому он, без сомнения, ожидал выведать об Энхе у неё, если б ему не удалось многого добиться от нас, остальных.

— Это — женщина по имени Хеш-ке? — спросил Маккенна. — Та, безносая?

Старуха, запрокинув костлявую голову, зашлась кудахтающим смехом, словно гагара на закате.

— Хеш-ке! — фыркнула она. — Что это ещё такое? Новые глупости Пелона? Имя этой суки — Сэлли. Да, правда, это имя янки. Её мамаша — апачка, мать Пелона, делила своё одеяло с каждым ничтожеством, забредшим на нашу ранчерию. Одним из этих подзаборных бродяг был белый. Я не стану называть его имени — ты можешь знать его семью, с тех пор один её представитель далеко пошёл в политике Аризоны. Ну, неважно. Эта мамаша Сэлли, она думала придать своему отродью хоть какой-нибудь вес среди служащих индейского агентства и поэтому трезвонила, будто тот белый отросток и есть отец ребёнка. Ты можешь сам видеть, насколько белым мог быть этот «отец». Ха! Цвет моей кожи — что старое армейское седло, а я ещё на шесть тонов светлее её! Белый отец, а как же! Диос мио! [18] Бог мой! (исп.).

— Вообрази, — вздохнула она, — я — женщина многих добродетелей, но увы — разочарую тебя. Моих слабостей куда больше, чем добрых намерений, и величайшая из них — определённая неспособность противиться употреблению тулупаи.

Наименование это относилось к кукурузному спирту, который гнали апачи: по крепости он вдвое превышал фронтирный виски. Маккенна, которому не раз доводилось его отведать на нескольких ранчериях в пору своих скитаний, понял великую печаль Малипаи. То была жидкость, находившая самые разные применения. Она могла гореть в фитильной лампе. Могла размягчать кожу. Могла прижигать раны. Обесцвечивала ткань. Дезинфицировала хижину после оспы, туберкулёза или воспалении желез. Удаляла ржавчину из старого ружья. Из неё делали притирание, исцелявшее конскую хромоту, и жидкое лекарство, вынимавшее винтообразных червей из шкур больных коров. Но ни в коем случае её не следовало употреблять внутрь. Если только вы не стремились кремировать собственный желудок или проделать в нём сквозную дыру.

— Прими моё искреннее сочувствие, мать, — кивнул бородатый золотоискатель. — Я сам пережил этот опыт.

— Валиент! — вскричала старуха. — Какая доблесть! Я знала, что ты настоящий мужчина. Сколько же ты страдал после?

— От тулупаи? Всего неделю или около. Я принимал не больше маленькой чашки за раз. И конечно, тому уже достаточно лет.

— О да, — промолвила старая дама с новым глубочайшим вздохом сожаления. — Когда мы молоды, ничто не берёт, даже тулупаи. Но ты должен вспомнить, что я больше не девчонка, Маккенна. Вот так оно и случилось: когда Пелон прибыл в нашу деревню, он узнал, что Энх передал секрет мне, и в этой связи вспомнил о моей широко известной слабости. Чтобы выдавить из меня всё известное о Сно-Та-Хэй, ему пришлось потратиться всего на один небольшой кувшинчик тулупаи, да, быть может, полчаса на то, чтобы перелить окаянное зелье из ольи мне в желудок. Ай, Мария!