Уилл Генри: Спутник Тома Айсли

— Нет, — спокойно ответил, к собственному удивлению, Айсли. — Можно попробовать сделать это динамитом.

— Что-о?! — рявкнул Йоуки.

— Да, сэр, — смиренно подтвердил Айсли — Полбанки дюпонта № 9 по концам прохода, подожжённым по сигналу. Когда все въедут в Ред-Рок-Коррал, тогда обрушиваются стены каньона, сверху и снизу, запирают всех аккуратненько, как народившихся телят, и ни у кого из людей — ни царапины! И, доложу я вам, так как надвигается тяжёлый снегопад и термометр падает, как подстреленный лось, они через сорок восемь часов как миленькие согласятся на все условия.

Воцарилась тишина, бездонная, как преисподняя. Её нарушил благоговейный кивок Большого Сэма, который прочистил горло, дрожащий и взволнованный, как будто его попросили выступить с речью в честь флага в День независимости.

— Великий Боже, ребята! — наконец произнёс он. — Может сработать!

И все сразу кинулись к выходу и лошадям, стоявшим, сгрудившись, у коновязи.

Как свидетельствует история долины Бигхорн, действительно сработало!

К трём часам утра овчары заложили динамит, а около четырёх с гор вниз по тропе спустились парни Старою Рестона. Снега уже навалило порядочно, и они ехали близко друг к другу. Когда всадники оказались посередине Ред-Рок-Коррала, Большой Сэм Йоуки трижды выстрелил из винчестера, и хозяин магазина Триперсонс и его двухсотфунтовая дочка Малютка Джинджер поднесли огонь к дюпонту № 9 в верхнем и нижнем концах почти одновременно. Ковбоям показалось, что прогремел один взрыв и наступил день страшного суда.

Пожалуй, по-своему так оно и было. И, как и предсказывал Айсли, всё кончилось меньше, чем за сорок восемь часов.

Овчары проявили великодушие. На верёвках они спустили пленникам подстилки, горячую еду, даже виски для озябших и тюки сена для лошадей. Но они дали понять через Большого Сэма, рычавшего вниз свои советы и пожелания, что овчары намерены держать своих друзей и соседей закупоренными в каменной западне, если понадобится, до весенней травки. Они, разумеется, не дадут им умереть с голоду (разве что очень медленно) и не позволят окончательно замёрзнуть (разве что случайно). Но овчары пришли из Булл-Пайна, чтобы заключить договор и возместить убытки, понесённые летом, и готовы ждать (в тепле и уюте своих повозок), пока вся преисподняя или по крайней мере Ред-Рок-Коррал не покроются льдом.

Это решило дело.

Почти весь первый день между двумя лагерями шла перебранка. На второй день всё затихло. Ближе к закату второго дня Старый Рестон проревел снизу: «Ваши условия, Йоуки? Если мы вскорости не вернёмся к стаду, у нас не останется мяса и на поджарку!»

Большой Сэм перечислил свои условия. Айсли был довольно далеко и не слышал. Рестон под давлением обстоятельств, изрыгая богохульства, вынужден был принять их, и они с Большим Сэмом договорились. Разумеется, такой договор во всей округе имел силу закона. Раз Старый Генри и Большой Сэм ударили по рукам, значит, это становилось обязательным для всех, и тот, кто осмелился бы нарушить договор, мог собирать свои манатки и убираться как можно скорее и как можно дальше.

Прекрасно понимая это, Айсли скромненько держался в тени. Были и другие мотивы затаиться и не приближаться к месту, где проходили и, наконец, были завершены переговоры. Во-первых, маленький ковбой точно знал, что подумают ребята из Кэй-Бара о ковбое, который продал их кучке овчаров, во-вторых, и эта мысль была ещё более неприятной, он знал, что могут сделать они с таким героем, случись им узнать, кто заварил всю эту кашу. Учитывая все элементы как милого самоуничижения, так и прямой трусости, Айсли посчитал за лучшее поскорее оказаться в седле и убраться отсюда. Что он и намеревался выполнить при первой возможности, то есть минут через двадцать, когда наступит темнота. Как раз в тот момент когда Айсли собирался выполнить первую часть своего плана — найти Ибена, коня и мула, он наткнулся на комитет из трёх джентльменов из Булл-Пайна, делегированных овчарами пригласить Айсли на пирушку, которая будет устроена в его честь поздним вечером в салуне «Бараний рог».

Поставленный перед такой проблемой, Айсли отказался быть честолюбцем: он скромно отрицал приписываемые ему заслуги, заявив, что они по праву принадлежат другому. Когда же у него потребовали назвать этого неизвестного, Айсли ответил, что, разумеется, он имеет в виду своего доброго друга Ибена.

— Ну, помните, — продолжал он, — худой такой парень с бледным лицом и кудрявой бородкой. Иб! — позвал он в сгущающуюся темноту, за телегу с сеном, куда они привязали Чёрного Боба и мула. — Выходи, Иб, и поклонись публике!