Фрэнсис Гарт - Брет Гарт. Том 4

На следующее утро, пока дети не спеша разбредались по своим местам, учитель ждал удобного случая, чтобы поговорить с Рупертом. Красивый, но довольно нелюбезный мальчик был, как всегда, плотно окружен толпой своих юных поклонниц, с которыми он, по правде сказать, обращался в высшей степени презрительно. Быть может, именно это здоровое презрение к прекрасному полу вызывало симпатию учителя, не без удовольствия слушавшего, как он без всяких церемоний разделывается со своими почитательницами.

— Ну-ка, — безжалостно бросал он Кларинде Джонс, — нечего виснуть на мне! А ты, — Октавии Дин, — не дыши на меня, понятно? Терпеть не могу, когда девчонки на меня дышат. Как же, не дышала ты! Я волосами чувствовал. И ты тоже, вечно ты лезешь и пристаешь. Ну, конечно, вам надо знать, зачем у меня лишняя «Арифметика» и еще одни «Прописи», мисс Длинный Нос? Как бы не так! Ах, вам хочется посмотреть, хорошенькие ли прописи? (С бесконечным презрением к этому эпитету.) Ничуть они не хорошенькие. У вас, девчонок, всегда одно на уме: что хорошенькое да что пригоженькое. Ну, хватит! Отстаньте. Разве не видите, учитель смотрит. И как не стыдно?

Перехватив взгляд учителя, он подошел к столу, немного смущенный, с румянцем негодования на красивом лице и с чуть встрепанными каштановыми кудрями. Один локон, который Октавия ухитрилась украдкой накрутить себе на палец, стоял хохолком у него на макушке.

— Я сказал дяде Бену, что позволю тебе заниматься с ним здесь после уроков, — проговорил учитель, отведя его в сторону. — Поэтому можешь утром не делать письменных упражнений, а напишешь их вечером, вместе с ним.

Глаза мальчика сверкнули.

— И если можно, сэр, — серьезно сказал он, — вы уж как-нибудь объявите, что оставляете меня на после обеда.

— Боюсь, что это не выйдет, — с улыбкой ответил учитель. — А зачем тебе?

Руперт покраснел еще гуще.

— Чтобы девчонки эти противные не лезли и не вздумали приходить за мной сюда.

— Ну, мы что-нибудь сделаем, — усмехнулся учитель и уже серьезнее спросил: — А твой отец знает, что ты будешь получать за это деньги? Он не против?

— Он-то? Да что вы! — ответил Руперт удивленно и с той же снисходительностью к своему родителю, с какой говорил о младшем братишке. — Насчет него можно не беспокоиться.

В самом деле Филджи-pere, два года как овдовевший, давно уже молчаливо уступил Руперту все заботы о порядке в семье, и поэтому учителю оставалось только со словами «Ну и прекрасно» отослать мальчика от своего стола, а всякие сомнения выбросить из головы. Последний разиня-ученик уже уселся за парту, и учитель потянулся к колокольчику, еще раз оглядев свою паству, как вдруг на дорожке у крыльца послышались быстрые шаги, зашуршали юбки, словно птичьи крылья, и в дверях появилась девушка.

Нетронутой, незамутненной свежестью округлых щек и подбородка, наклоненной вперед гибкой шейкой она была пятнадцатилетняя девочка, зрелыми формами фигуры и еще более зрелыми складками пышных юбок — взрослая женщина, а наивным легкомыслием в сочетании с совершенной самоуверенностью — и то и другое вместе. В ее затянутой перчаткой руке болталось на ремне несколько книжек, но даже это ничуть не делало ее похожей на школьницу; в своем нарядном муслиновом в горошек платье с голубыми бантами по подолу и на корсаже, с букетиком роз у пояса, она казалась в классе столь же неуместной, как модная картинка в растрепанном, скучном учебнике. Но ее это не смущало. С детской наивностью и чисто женским апломбом она двинулась по проходу, заметая любопытные круглые головы на вытянутых шеях роскошным хвостом своих пышных юбок, и в кокетливой улыбке с ямочками не было и тени сомнения в том, какой ей будет оказан прием. Сделав учителю маленький реверанс, единственный знак ее равенства с остальными в классе, она села за самую большую парту и, поставив локти на крышку, начала преспокойно стягивать перчатки. Это была Кресси Маккинстри.

Обескураженный и раздосадованный таким бесцеремонным вторжением, учитель холодно кивнул в ответ на реверанс и сделал вид, что не замечает ее роскошного наряда. Как ему поступить, он не знал. Не допустить ее в класс он не мог, ведь жениха при ней больше не было, а притворяться, будто ему неизвестно о расторжении помолвки, было бессмысленно. Указывать же на вопиющую недопустимость ее туалета в школе значило снова позволить себе вмешательство в чьи-то личные дела, а этого, как он знал, в Индейцевом Ключе не потерпят. Ему оставалось удовлетвориться любым объяснением, какое она сочтет нужным ему дать. И чтобы положить конец этой сцене и отвлечь от Кресси внимательные детские взгляды, он поднял колокольчик и громко зазвонил.