Макс Брэнд - Ночной всадник

Дэниелс побагровел:

— Кети, ты думаешь, что я говорю только для того, чтобы внимать самому себе?

— Слушайте! — перебил его Джо Камберленд и поднял костлявый указательный палец, призывая к молчанию.

Доктор отметил огромную перемену в старике. Его тело больше не дрожало. В Джо осталось только спокойное и удовлетворенное ожидание — легкий румянец появился на его изможденном лице впервые со времени приезда Бирна на ранчо. И сейчас ковбой поднял палец с такой спокойной уверенностью, что все в комнате замолчали.

— Слышите?

Они не слышали. Через открытое окно до них доносилось только слабое дуновение ветра. В лампе плясало пламя, принимая фантастические формы. Все повернулись к окну. Слух еще не улавливал этот звук, но доктор почувствовал, будто что-то приближается. Он не сомневался, словно мог видеть какой-то удаленный не приближавшийся предмет. И Бирн безошибочно определил, что все в комнате испытывают то же самое. Он взглянул на Кети Камберленд. Девушка подняла голову, ее лицо приобрело оттенок матовой бледности, глаза увеличились, вокруг них пролегли темные круги, губы приоткрылись в самой печальной и терпеливой из улыбок, а тонкие пальцы переплелись и прижимались к горлу.

В первый раз Бирн заметил, что огонь, столь очевидно горевший в старике, сжигал также и Кети. Однако он не оставлял на ней знака грядущей смерти. Огонь выжигал ее дочиста и превращал в прозрачный кристалл. Жалость сдавила горло Бирна, когда он осознал мучительность ее длительного ожидания. Страх смешалея с жалостью. Рэндалл почувствовал приближение чего-то, что подхватит ее, как ветер подхватывает упавший лист, закрутит в неопределенности урагана и тьмы, где сам он не имел бы мужества сделать и шагу.

Он снова повернулся к окну. Порывистый ветерок обдувал его лицо. Затем стих даже ветер, словно он тоже ждал. Ни звука. Но тишина иногда громче музыки. Бирну показалось, что он мог бы рассказать, как быстро бьется каждое сердце в этой комнате.

Старик снова закрыл глаза. Однако указательный палец остался поднятым, а слабая улыбка трогала уголки его рта. Бак Дэниелс сидел на своем стуле, наклонившись вперед, опираясь локтями о колени, и с мрачным ужасом смотрел в окно.

Затем Бирн услышал это — голос был настолько тихим, что вначале доктор подумал, что звук является лишь частью тишины. Но звук становился все громче, и внезапно его услышали все — крик диких гусей!

Бирн вспомнил, как они выглядят: в зимних сумерках высоко в небе неясный треугольник продвигался с каждым взмахом крыльев на расстояние полета стрелы все дальше и дальше на север. Предназначенные для охоты во всем мире, только здесь, в единственном месте на земле, в сердце этой горной пустыни, они превратились в загадочных мудрых посланцев. Еще раз далекий звук обрушился на них, затем стих, так как гуси, вероятно, поднялись выше, и больше уже их крик не достигал земли.

Затем раздались тихие шаги, легкие, как мысль. Они приближались, слабый ветерок доносил до присутствующих звук шагов. Каждый чувствовал, будто он окружен несколькими невидимыми созданиями. Затем, словно по волшебству, из темноты ночи появилась голова волка, совсем черная, лохматая, с настороженными ушами. И глаза зверя уставились на них, зеленые глаза с огоньками, извивавшимися, словно пламя под стеклом лампы. Ужас продолжался довольно долго. Затем голова исчезла так же, как и появилась, а легкие-легкие шаги затихли.

Бак Дэниелс теперь встал. Его шепот заставил их вздрогнуть.

— Я поднимусь… в мою комнату… и запру дверь… Бога ради… не пускайте… его!

Он бесшумно вышел, а затем они услышали поскрипывание ступеней, сопровождавшее его подъем по лестнице.

Встал не только Бак Дэниелс. В гробовом молчании встала Кети, и старик, конченый человек с мертвым телом и больным мозгом, поднялся с кушетки и стоял прямо, как солдат на параде. Доктор почувствовал, что торопливо повторяет сам себе нечто вроде: «Приближается человек — это не может быть ничем иным, а раз это человек, то нечего и бояться: законы истины незыблемы, законы науки не изменятся». Однако, невзирая на свой монолог, Рэндалл окоченел, словно ветер насквозь продувал его обнаженную душу. Он не боялся, нет. Это чувство находилось за пределами страха. И даже не согласился бы оказаться в любом другом месте за самое большое вознаграждение. Весь его мозг оставался настороженным, ожидающим, так астроном ждет, пока новая звезда, предсказанная его вычислениями, войдет в поле зрения телескопа.