Макс Брэнд - Остаться в живых

— Продолжай, — любезно разрешил я.

— Ты виновен, потому что так хочет весь город. Мне лично сто раз плевать, виноват ты или нет. Мое дело — спасти тебя от виселицы. А единственный способ добиться этого — заключить сделку с обвинителем, что при нынешнем раскладе чертовски сложно. Пока не могу ничего гарантировать, но, надеюсь, мне удастся его уговорить… Если ты признаешь свою вину, обвинитель, я думаю, согласится ходатайствовать перед судом о помиловании: ну, там молодость, первое нарушение, да еще, быть может, немного спиртного…

— Я ничего не пил, ни капли! — возмутился я.

Джоунз назидательно поднял указующий перст:

— Если я говорю, что ты пил, подтвердишь как миленький. Не ставь мне палки в колеса, и, скорее всего, приткнув небольшую сумму куда следует, я сумею вытащить тебя из петли с двенадцати-четырнадцатилетним сроком.

— Что? С каким сроком? — завопил я, не веря собственным ушам.

— Но-но, спокойнее, — предупредил адвокат.

— Ты говоришь о двенадцати, а то и четырнадцати годах тюрьмы?

— Только кажется, что это много, — просто ты еще мальчишка, а время в твоем возрасте ползет медленно. К тому же за примерное поведение срок могут и скостить. Кто знает, не исключено, что ты выйдешь на свободу через девять-десять лет. Вполне достаточно, чтобы закалиться, созреть и выбросить из головы всю дурь, которой ты набит. Главное — сделать признание. Ты согласен?

Я вытаращил глаза:

— Мне придется сделать его под присягой?

— Ну да, конечно.

— Тогда, — решил я, — я буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, а ты и тебе подобные прохиндеи адвокаты вы все можете убираться…

— Но-но, полегче! — тявкнул Джоунз.

— Ладно, сделай для меня одну-единственную вещь, и это будет стоить твоего веса в золоте, — отмахнулся я. — Пойди и скажи Порсонам, что они — жлобы, скряги и подлые дешевки, что они втянули меня в это дерьмо и оставили плавать в нем как вздумается, послав на помощь никчемного грошового адвокатишку. Вот так. Передай им это слово в слово. И если я еще раз увижу здесь твою поганую рожу, просто съезжу по ней сквозь решетку!

Нелицеприятное объяснение с этим пройдохой адвокатом изрядно облегчило мне душу. Он же в свой черед сдвинул шляпу набок, сунул руки в карманы брюк и мягко, плавно, доходчиво изложил все, что думает обо мне. Мне не раз приходилось слышать, как погонщики мулов самым беззастенчивым образом изрыгают потоки грязных ругательств на глупую головную животину, не справляющуюся с обязанностями, но никогда не слыхал я ничего и отдаленно похожего на то, что истекало с языка Сиднея Джоунза.

Наконец, выдав полный заряд, адвокатишка развернулся и уже через плечо бросил, что меня вздернут выше небес, а он с превеликим удовольствием придет взглянуть, как я болтаю ногами, пытаясь прогуляться по воздуху пешком. С этими словами Джоунз отбыл.

А я остался сидеть, скрежеща зубами, и всякий раз, вспоминая о Порсонах, проклинал их на чем свет стоит.

Однако, немного остыв, я стал все больше склоняться в мысли, что, возможно, имел глупость отшвырнуть руку помощи, протянутую в тот момент, когда меня вот-вот поглотит темная пучина безвестности. И тут появился мистер Мид.

Его привел все тот же тюремщик, но на сей раз Дженкинс остановился поодаль, и я едва расслышал его слова:

— Держитесь от решетки на расстоянии вытянутой руки, мистер Мид. Это все, о чем я вас прошу.

Затем он отступил еще дальше, а Роберт Мид встал передо мной с улыбкой, которая показалась мне не вполне искренней. Он спросил, как я себя чувствую, и я ответил, наверное, именно так, как положено человеку, томящемуся в заключении перед казнью.

— Я слышал, от помощи одного адвоката ты уже отказался. А как насчет другого?

— Да, я прогнал бездарного адвокатишку по имени Сидней Джоунз, — поморщился я. — Вот, собственно, и все. Этот тип уговаривал меня подписать признание.

Он моргнул, но все-таки задал следующий вопрос:

— А если для тебя это единственный способ уберечься от виселицы?

— Ну, значит, меня повесят. Уж лучше так, чем лгать ради того, чтобы сесть лет на пятнадцать.

— Ты настаиваешь на своей невиновности?

— Я убил Экера… но лишь после того, как он дважды выстрелил в меня. Вот тут, возле уха, одна из его пуль сбрила у меня клок волос.

— Не вижу, чтобы место, на которое ты показал, хоть чем-то отличалось от других, — холодно заметил Мид.

— Может, и так, но я говорю правду. Человек двадцать должны были слышать, как Экер проклинал меня, перед тем как выстрелил. Как после этого можно говорить, будто я застал его врасплох?