— На выпивку мне хватает, приятельница, — ответил Дакота Смит. — И чтобы перекинуться от случая к случаю в картишки. А больше мне ничего и не надо.
— Деньги никогда не бывают лишними, мистер, — поделилась мудростью Матушка Пэм. — И слишком много их никогда не бывает. Я решила открыть у вас в городе доходное предприятие. Пошивочную, можно сказать, мастерскую.
— Хорошее дело, приятельница, — одобрил Дакота Смит. — И, наверное, прибыльное.
— Очень прибыльное, — согласилась Матушка. — Настолько, что прибылью я хочу поделиться с надёжным человеком. Который, если что, защитит моих белошвеек. И, разумеется, сам будет в заведении желанным гостем в любое время. Свободная мастерица для такого человека всегда найдётся.
С минуту Дакота Смит сидел, молча уставившись на посетительницу. Потом сказал:
— Поезд останавливается на станции дважды в день, приятельница. Ближайший как раз через три часа. Скатертью дорога.
— Что ж так? — поинтересовалась, не изменившись в лице, Матушка Пэм.
— Да так. Борделя в Арлингтоне, пока я здесь шерифом, не будет.
Матушка Пэм умильно улыбнулась и развела руками.
— Вы грубиян, мистер, — сообщила она. — Мне даже слово, которое вы изволили сказануть, выговорить зазорно. На поезд, если есть такая охота, садитесь сами. А я пойду. Предложение остаётся в силе: вы, мистер, можете передумать в любой момент. До тех пор, конечно, пока вы здесь шерифом.
«Ты нажил врага, — сказал я, когда Матушка вымелась прочь. — Сильного и искусного. Нажил там, где мог бы приобрести друга. Это неразумный поступок и недостойный мужчины».
— Да?! — взвился Дакота Смит. — Разумный поступок, по-твоему, позволить этой карге торговать здесь женщинами?
«Именно, — подтвердил я. — Мужчины хотят женщин, так устроена жизнь. Если женщин не хватает, появляются общие женщины».
— Вот что, приятель, — бросил Дакота Смит. — Ты такое слово «закон» слыхал?
«Слыхал, — не стал отрицать я. — Законом называется набор правил для глупцов. С каких пор в стране Великих Равнин соблюдают законы? И с каких пор их соблюдаешь ты?»
— Да ровно с тех пор, как стал здесь шерифом. С твоего, между прочим, одобрения, приятель, если не сказать, что с твоей подачи.
Признаюсь, я растерялся. Дакота Смит переспорил меня, впервые за то время, что мы с ним были вместе.
«Хорошо, — сказал я. — Будь по-твоему. Значит, надо её пристрелить».
Дакота со злостью саданул кулаком по столу.
— Сколько раз повторять тебе, приятель? В женщин не стреляют.
Я смолчал. Я не мог запретить ему быть глупцом.
* * *
Неделю спустя в город прибыли «белошвейки», и жизнь в доходном предприятии Матушки Пэм закипела. От желающих заштопать рубаху или портки отбою не было. Пошивочные работы начинались с рассветом и заканчивались далеко за полночь.
На третий день Дакота Смит решил устроить облаву.
— Парни не пойдут, сэр, — сказал, пряча глаза, помощник шерифа. — В городе на десять мужчин одна женщина. Я бы на вашем месте…
— Что бы ты на моём месте, приятель? — надвинув на глаза шляпу, процедил Дакота Смит.
— Ничего. Дело ваше, но на облаву парни не пойдут, сэр. Никто, и я тоже.
На следующее утро Дакота Смит властью шерифа арестовал Матушку Пэм, самолично доставил её в тюрьму и закрыл в камеру. Днём позже судья Вильямс при стечении всего города Матушку оправдал.
«Давай я её пристрелю, — в который раз предложил я. — Спишем на несчастный случай или на что угодно».
Дакота стиснул челюсти и не ответил. Сутки спустя он опять арестовал Матушку, предъявив ей обвинение в неуплате налогов. Ещё через сутки судья Вильямс арестованную освободил вновь.
Две недели пролетели без происшествий. А в воскресенье вечером в заведение ворвалась компания подвыпивших нездешних ковбоев. Клиентов Матушки ковбои вышвырнули в окна, «белошвеек» выставили из дома прочь и принялись крушить обстановку. Пострадавшие побежали за шерифом, однако случилось так, что Дакота Смит сидел в это время в салуне и был мертвецки пьян. Ковбои неспешно закончили начатое, вскочили в сёдла и убрались, откуда пришли. Малыш Биллибой, проносясь мимо салуна, на прощанье махнул рукой.
— Вам это дорого обойдётся, мистер, — сказала на следующий день Матушка Пэм.
Тем же вечером заведение переехало в новый дом, откупив его у местного бакалейщика. Дакота ходил мрачнее тучи. Он уже настроил против себя горожан, мужчины при встрече перестали здороваться и отводили взгляды. В ответ на мои уговоры пойти на мировую Дакота отмалчивался. Он словно не чувствовал, что над его головой занесли уже боевой томагавк, и всё дело теперь лишь в том, когда и как нанесут удар.
Читать дальше