Павел Давыденко - Матриархия (СИ)

Он сплюнул, и слюна попала на затасканный тряпичный кед. Айзек много раз говорил Кенни, чтоб тот при случае нацепил что-нибудь посолиднее, но тот лишь пожимал плечами.

Свалка достигла апогея. Попс скрестил на груди руки, его жирные волосы будто тальком присыпали, песчаная буря прямо.

- Вы же трусы, вы не бойцы. Только завывать и можете, - Буч снова плюнул, но уже в сторону и прищурился. Белки глаз у него нездорово желтые, с красными прожилками.

- Айзек! Хоть ты ему скажи! - воскликнул Попс.

- А что тут говорить? - Айзек улыбнулся Бучу. - Ты прав. Мы трусы. Поэтому мы ездим по всей стране и даем концерты, поэтому мы боремся против этих тварей, - он ткнул рукой в сторону поля. - Мы конченные трусы, а ты конечно, храбрец. Только почему-то стоишь тут с нами. Дай тебе волю, ты бы спрятался в бронебойный панцирь и высовывался наружу только чтоб пожрать или посрать, - Айзек говорил спокойно, казалось, что звук рождают медленно шевелящиеся губы.

- Чего? - Буч как будто стал меньше ростом. Даже мощные бицепсы, перетянутые шнурками вен, подсдулись. - Я ж это... Я не пушечное мясо!

- Понятное дело. Ты - мозг. Правильно? А они - придатки.

- Чего? - глазки Буча бегают от одного музыканта к другому. Попс ухмыльнулся и вытащил очередную сигарету, цикнул слюной сквозь зубы.

- Ты сегодня обедал?

- Чего? - хмурится Буч. Щеки у него покраснели. Сжал кулаки, разжал, а Сандро помахал ему рукой. - Ты это... не того!

И ушел, оглядываясь через плечо, потрусил к Сандро.

Под ногами чуть подсохшая трава. Попс ухмыляясь, выпустил дым сквозь ноздри:

- Здорово ты его отшил. Мудак!

- Нормальный такой пацик, - хихикнул Кенни.

- Он тебе на ботинок харкнул, - брезгливо поморщился Попс, и Кенни безразлично пожал плечами. - Устрицу не видали? Чем угодно готов поклясться, что он не ТАМ.

Айзек перевел взгляд на поле. Женщин двадцать осталось, истрепанные, окровавленные, а лица черные, и поблескивают белки глаз.

Сандро и бойцы орудуют вилами, лопатами. Парни, с оскаленными зубами и серьгами в ушах. Парни с длинными конскими хвостами, парни с дредами. Обычные, круглолицые семьянины, худые, толстые. Подростки, пареньки, которым бы задавать жару некоторым из крошек, и тыкать в них отнюдь не ножами.

Потерь много. Потому что эти сучки не знают страха, потому что они подчиняются какой-то программе, мелодии, которая звучит у них в мозгу.

Но вот последний удар лопатой.

Устрица утер со лба пот, оперся на черенок, тяжело дыша.

Потом кто-то кричит «Ур-аа!». Кто-то «Е-е-е-е!». Кто-то выкрикивает матюки. Но все радостно подпрыгивают, хлопают друг друга по плечам, и начинается очередной виток пыльной кутерьмы, прямо на телах поверженных врагов.

Устрица прошел мимо Кенни, Попса и Айзека. Даже взгляда не поднял. Он перепачкан кровью, сквозь дырки в одежде проглядывает исцарапанная кожа. Его хлопают по плечам, поздравляют, и он сам что-то вопит.

Таким веселым он не бывал даже под крэком. Даже под ЛСД. Даже под героином.

Он потрясает кулаками, и сиськи подрагивают под футболкой.

- Экий весельчак, - хмыкнул Попс. - Радостный до жопы.

В это мгновение происходит что-то странное. Все, почти одновременно, падают на колени. Почти одновременно зажимают уши ладонями. На лицах - искаженные гримасы. Всех кто ликовал еще мгновение назад, катаются в пыли, выблевывая желчь и полупереваренную кашицу завтрака. Айзек лежит на земле вместе со всеми. Звук пронизывает изнутри, он похож на статический шум, так свистит, «шумит» штекер, если отключить от усилителя. Помехи подменяют мысли и резонируют, резонируют, заставляя сжиматься извилины мозга, заставляя пульсировать глаза.

В горле горький вкус крови и Айзек кричит, но собственного вопля не слышит. Рот кажется, сейчас треснет в уголках.

Попс катается в пыли. Кенни, уже потом, будет выплевывать крошево изо рта, мелкую пыль. Это он так крепко сцепил челюсти.

Все дрыгаются практически в унисон, многоголосый хор грешников.

И выворачиваются наизнанку, блюют все тоже в унисон.

Заканчивается все так же внезапно, как и началось.

Зеленая пелена растворяется. Небо снова голубое, нехотя оно набирает краску, будто втягивает невидимой коктейльной трубочкой за щеки, и деревья снова зеленые, без намека на желтизну. Да, еще лето, но холода не за горами.

Люди встают, отряхиваются. Смотрят друг на друга. Устрица уже не выглядит таким королем вселенной, и на футболке, прверх смайлика «Нирваны» - фартук рвоты.

Толстяк утирает рот и ошарашено глядит по сторонам. Дует легкий ветерок, разносит кислые запахи, запахи фекалий, запах пота и протухших кишок. Запах крови.