Павел Давыденко - Матриархия (СИ)

Ожидал увидеть на троне кого угодно. Но только не ее.

И не голую.

- Что... Что они с тобой сделали?! - тело не слушалось, ноги дрожали. Надо бы броситься к ней, и скорее освободить, а я как болван стоял. И губы у меня прыгали, и коленки тряслись как перед дракой, которую заведомо проиграл.

- Помоги... - прошелестела она, поблескивая затухающими искорками в глазах. Почему-то перед глазами то оскаленное лицо, со столба. Лицо, похожее на Юркино.

Я сорвался с места, схватил пальцами путы, и тут же отдернул ладонь. Жжется.

Что это, черт возьми?

Как скользкие кишки. Я вытер слизистую дрянь о штаны: хорошо хоть не раздели догола, как во снах.

Тело несчастной девушки перетянуто, спеленуто этими слизистыми щупальцами. Как толстые червяки в соплях. Я схватил еще одну «кишку», потянул.

Девушка вскрикнула.

И только после этого крика я понял, что это на самом деле ОНА. Оля.

Она на троне. Голая, перетянутая многочисленными «восьмерками» слизистых пут, вонючих щупалец.

- Н-не нх-ада, - прошелестела она. - Рома... Мне больно...

- Сейчас, сейчас... - несмотря на холод, меня мигом прошиб пот. Может, оттого, что она произнесла мое имя вслух. Как же... что же сделать?

ЧТО ДЕЛАТЬ?!

- Не трудись, - затанцевал насмешливый голос под потолком. Я вздрогнул. Этот же голос, который я слышал в многочисленных кошмарах. Но Королевы нигде нет. - Ей уже не помочь.

- Отпусти ее, тварь! - проорал я. - Тебе нужен я! Так выйди сюда, дрянь!

- Не дери горлышко, любимый.

- Помоги... Р-рхо-ома-а...

На кишке вздулся пузырек. Растет, растет. Я машинально опустил все еще пульсирующую жаром ладонь в карман. Карандаш!

(перед тем как сломаться заостренный кончик карандаша выдерживает давление порядка 264 килограмма на квадратный сантиметр)

Факт всплывает в мозгу так же легко, как и воспоминание о том, первом разговоре с Вениамином.

«Несущая частота магнитного поля Земли изменилась».

Я уже занес над головой острие. «Кишка» взорвалась, и я еле успел прикрыть лицо. Запахло палеными волосами, едкая дрянь жгла кожу, а Оля визжала так, что лишь каким-то чудом не лопалась горло.

Щупальца стягивали Олю, как тряпичную куклу. Брызги поедали голые бедра, и на молочно-белой коже расцветали бордовые раны.

И уже через мгновение они превратились в жадные рты-разрезы. Брызнула кровь, я выронил карандаш и заложил уши. Визг сопровождался громогласным хохотом, и казалось, что стены сейчас рухнут и расплющат меня по ледяному полу.

Широко распахнутые глаза Оли ползут из орбит, одна из веревок все сильнее перетягивает нежную шейку. Рот треснул, и из уголков потекла кровь.

Это не Оля. Не может быть такого, ведь... просто не может, и все тут. Я должен был ее спасти, и мы...

Она кричит, и кричит, буквально расползается на части.

Лохмотья кожи падают на пол, он теперь уже не матовый вовсе, а зеркальный. Течет густая дрянь, вроде картофельного соуса, с кетчупом и обрывками переваренной капусты. Вот упал скальп-мочалка, а жижа бурлит, пузырится.

Я отполз от трона назад. Это не Оля. И тогда был не Юрец, на том столбу, а тоже, кто-то другой, Королева со мной играет. С таким же успехом здесь могла быть моя бабушка, умершая пятнадцать лет назад.

- Ты любил Оленьку, - прогремел голос. - Ты ее любил?

- С-сука... Выйди, покажись!

- Ты этого хочешь? - голос теперь совсем знакомый. Он и раньше казался знакомым, но сейчас я вот-вот пойму, кому он принадлежит.

Сложно, как будто пытаешься вспомнить слово, а оно вертится, вертится на языке, но никак не всплывает.

- Ромашьк, ты меня хочешь?

Теперь я - глыба льда. Волосы на затылке встали дыбом и зашевелились. Отростки на троне хлюпают жижей, в водухе висит запах болотистых испарений. Отростки эти похожи на слоновьи хоботы, с которых начисто сорвали кожу.

По лицу течет пот, пощипывает глаза.

Королева появляется внезапно. Вот никого, а вот фигура, в центре зала. Огни разгораются еще ярче, потолок теряется в черноте, и там жадно пульсируют мертвенно-голубые огоньки.

Королева не в маске, и лицо теперь тоже весьма знакомое.

- Ты - не она, - качаю я головой. - НЕ ОНА!

- Милый Ромашочек, ты тратишь нервные клетки! А они не восстанавливаются.

Любимая фраза Ани. Но эта тварь - НЕ ОНА.

Я тяжело дышал, глядя в это знакомое, без капли стервозности лицо. Сейчас Аня разве что бледная, ну, и в непривычной одежде: странное платье, узкое на груди и на бедрах, а внизу «расклешенное». Перчатки на руках, белые. Волосы взбиты причудливым образом.