Евгений Харитонов - Рассказы (СИ)

На ноябрьские праздники я сам поехал в Ижевск и увидел всех, и народного художника, и Сашу, попозже. Договорились с Сережей («Как я стал таким»), что он пригласит Сашу, когда я приеду. Народный художник не старичок совсем, как рисовалось из Сережиного рассказа. Так, послевоенного образования. И мастерская не подвал, как по привычке тоже представил. Большой начищенный зал, ни соринки, в новом доме. Картины как во Дворце Культуры. И народный художник тихий, вежливый, как бы его имя не попало в историю. А неплохо бы, чтобы какой-нибудь новый гангстер, идущий ему на смену, публично бы ошельмовал его у них на правлении, написал в Крокодил, разбил бы ему все поломал и пустил по миру. Тогда, может быть, и вышел бы из него народный художник. И на праздник приехал Саша. Вот: Сережа и Саша, рядом. У Сережи, «как я стал таким», игривый приятный ветер в голове, он танцор, и товарищи по общежитию чувствуют, чем-то он не такой как они и любят его за это, неосознанно даже заигрывают. А Саша уж как привык сидеть там у себя дома читать про Русь и про Церковь, так и просидит. Пока само в руки не приплывет. Вот когда он знал наверняка, что к Сереже едет один из Москвы, тогда он тоже сюда приехал. И ждал, что из этого будет. Но пока само не начнется. Думаю, с замиранием сердца. Но не показывал вида. А уж в кровати такой податливый, нежный. Такой худенький, теплый, молоденький. Так ему сладко было все что с ним делали. Трогал меня несмелой рукой за хуй. Опять же, если я сам его руку подвину. А сам бы, на всякий случай, не решился. А путь я бы ему предрек такой. Надо ему на самом деле в церковь. Все линии там у него сойдутся. Он ведь даже любимый свой предмет историю не смог сдать в институт, потому что более менее знал в ней только русскую древность. Вот какая чудесная узость. Какой дар любить одно и не смотреть в разные стороны. И склад ума у него покорный, нетворческий. Запоминает, что когда было, как кого звали, кто в каком был чине. Но это и хорошо! и как-то удивительно приятно. Зато он не станет еретиком-богословом, Флоренским в гордыне ума. Просто будет хорошим послушным батюшкой. Сережа говорит — ну что ты, разве он пойдет против отца с матерью (отец у Саши парторг в совхозе, мать учительница); для них же это позор. Ой, нет, Сережа. Надо только чтобы Саша набрался терпения, как следует родителям объяснил. Что, мол, антирелигиозная пропаганда пропагандой, а все равно у церкви и с советской точки зрения свой почет, тоже там и звания и продвижения по работе. Что, мол, Брежнев перед праздником награждал патриарха и митрополитов. А у старушек в их деревне уже давно слух, что Саша будет попом, что он собирает старые книги, крестики. И как ему пойдет быть попом. Такие у него выразительные глаза, длинные черные брови, яркие губки; бородка ему пойдет. Надо ему приложить все силы, ехать в Загорск. Там его счастье. Среди семинаристов, конечно, должно цвести мужеложство, как и вообще в церкви, не говоря о монашестве. Да, если мальчик прячется от других ребят в уголок, не играет с ними в боевые игры, если мальчик занимает себя мечтами не о войне, не об автомобилях, а о безбрачных святых, разукрашенных ризами, этот мальчик, как Розанов сказал, муже-дева. Он узнаёт в их небоевитости свою, и рад, что есть мораль, которая так высоко это ставит. Но есть для Саши и второй путь, нецерковный. Сережа, как и мне, рассказывал народному художнику про Сашу. И тот тоже стал выпытывать, когда, мол, Саша, приедет? обязательно приведи его ко мне, я, мол, устрою его на исторический факультет, у меня связи. В свою очередь, и Саша наставлял Сережу — ты зачем не дорожишь народным художником, у него такие связи, он тебе поможет в жизни. То есть, для народного художника Саша был бы находкой. Художнику так хотелось тайного, постоянного негулящего мальчика. И Саша бы удовлетворился верностью старику. Но выучился бы он на историка; дальше общественные науки, партийность; художник женил бы его для прикрытия их связи, и все встало бы на свои места, в мышином вкусе народного художника. Не надо чтобы Сережа их знакомил! Пусть идет в церковь. А мы на карте СССР поставим крестик, где служит знакомый юный попик.

Слёзы на цветах

Вот только что, вот оно было это время, и всё испарилось, группы перегруппировались, настроения ушли и друзья раздружились. Уже другие формы жизни на свете и мне их поздно узнавать. ПТУ, Вокально-инструментальный ансамбль, Шведская семья. Обступила жизнь, где мне нет весёлого места. Молодёжь мне скажет: вы нам уже неинтересны, но для понимания нас вы отлично подходите. Так что давайте, мы будем вам показывать свой гений, а вы давайте понимайте. А когда подойдёт, наконец, мой выход, они разбегутся или вежливо останутся. Причём, разбегутся, как раз, те, а останутся не те .