Вихрь. Отдать половину души (СИ)

Только сейчас Итан узнал сколько на самом деле лет его другу. Сарм застал Открытую Войну и вырос на ней, прятался от бомбежек, воровал боеприпасы и партизанил, спасал своих младших братьев и в четырнадцать руководил атакой на лагерь иномирян, которые вели штабную работу. И благодаря его действиям, фактически смертельному ранению, был дезориентирован один из ведущих батальонов иномирян, что позволило деактивировать их главную пушку на корабле, что дало реальный шанс на победу.

Самого юного шаки заморозили, ибо спасти его от тех ран не смогли бы на поле боя. Двадцать семь лет в замороженном состоянии, потом вернули к жизни, вылечили, поставили на ноги, дали награду "Спасители" и в личное пользование большой участок земли и квартиру в городе. Сарм не рассказывал о своем участии в войне, он вообще не любил разговаривать на эту тему. Мало кто знал о его подвигах и ранениях, о его умении воевать и выживать.

Это стало известно из уст военных, прибывших почтить память героя Открытой Войны и присутствовать на молебне Храма, опустить глаза и головы в знак уважения. Вокруг стоявшие молодые военные молча смотрели в центр, за фигуры Богов, видя перед собой не тело на таякон, а историческую личность, что во всех книгах именовался как Сарминдис Эльварион.

Итан услышал это имя и был искренне удивлен.

- Вот ведь жук. - Тихонько пробормотал он и улыбнулся, глядя на светлячков, что сейчас стремились попасть за статуи, туда, где лежало тело.

- Па? - Аравель посмотрел на него слегка сжав руку на его руке.

- Аравель, - отец приобнял его за плечи и шепнул, - этот жук в учебниках истории значится как герой, а нам даже ни слова за столько лет.

- Дед не хотел, чтобы вы знали, что он убивал. - Маку, бледный и казалось потерянный, стоял рядом с ними и тяжело выдохнул. - Он очень уважал вас, Итан. Уважал ваше стремление вырвать свое из цепкой хватки Темной личины Богов, что бы ваша стая не опустела. Не хотел, чтобы вы знали, что он отправил столько живых и мыслящих иномирян к их Богам Смерти. Говорил, что именно вам не смог бы признаться в таком, в том, что запятнан кровью.

- Я бы его не осудил. - Покачал головой Итан.

- Он любил вас обоих и не хотел, чтобы вы знали. Он стыдился того, что не смог без лишения жизни остановить то оружие. Он шаки, без совести и наглее его только лев, но как человек, он не мог допустить, что бы его друзья знали о нем такие постыдные вещи, в мире названные героизмом.

Итан кивнул, что понимает его. У самого так было. Омеги в опасности, и кто погиб из их похитителей он до сих пор не помнит. Хоть и знает, из отчета полиции, но сам ничего не помнит. Только страх, только ощущение, что должен спасти. Все. Пелена.

В центр Храма вошло четыре зверя вместе с шестью Храмовыми Братьями. Таякон приподняли четыре Брата, двое других приподняли афат - плоские доски, изогнуты на концах по форме спины зверя и одеваются на пару носильщиков, - звери подошли под них и встали так, что на площадку с первого раза будет опущен церемониальный таякон. Храмовые Братья медленно опустили его на плоские площадки афат, и звери медленно пошли по витку Ведущего Смерти.

Они вышли за пределы Храма, за пределы его рисунка и пошли в сторону Площадки Прощания. Люди шли за ними медленно, рассыпая за собой минеральную крошку, что при дожде проникает глубоко в землю и не травмирует почву. По поверью это отдается дань земле, и она получает вместо тела в свои недра щедрый дар.

Аравель, как и остальные беременные, минерал не рассыпал. Нельзя. Нельзя открывать себя духам, когда внутри растет котенок. Итан, как и все остальные, медленно посыпал из мешочка кристаллизованный порошок радужного цвета и тихонько шептал молитвенную скороговорку.

И вот площадка, - шесть метров диаметр и ни одной травинки, хотя тут вообще не убирают, - таякон устанавливают на подпорки афат-рин, звери отступают, садятся спиной к телу, опускают голову. Сначала приближается родственники, осторожно прощаются, касаясь стоп. За ними подходят все, кто был рядом фактически до последнего дня его жизни. Дальше идут все остальные. Военные были как всегда и везде на прощальных церемониях, кроме военных парадов-прощаний, самыми последними и не трогали ноги вообще. Только военным родственникам это разрешалось.

После прощания всех рассадили по машинам и повезли на поминки. Тело и самую ближнюю семью, сыновей и внуков, увезли в крематорий.

Аравель сидел в машине такси грустный и молчаливый. Итан не лучше. Похороны. Не самое приятное место; не самые приятные хлопоты.