Владислав Корякин - Нас позвали высокие широты

Пока невольное восхищение вызывает зрелище пятикилометрового фронтального обрыва, вкось и вкривь перебитого трещинами, от которого отваливаются айсберги, заполняющие залив Откупщикова — одну из акваторий обширной Русской Гавани. Истоки нашего ледника располагаются где–то на ледниковом покрове, но уже понятно, что все оледенение Кавказа по площади — всего только два или три ледника Шокальского. Еще один вывод из нашей рекогносцировки — фронт ледника мало изменил положение за истекшие десятилетия, что нетипично для Новой Земли. Помимо перечисленного в поле зрения попали также полуострова Литке на западе и Шмидта на востоке, где в одной из бухт укрывалось бывшее промысловое становище, которому на будущий год предстояло стать нашей экспедиционной базой.

С наступлением темноты воспользовались гостеприимством кают–компании полярной станции, где нас не только накормили, согрели и напоили горячим чаем, но и наспех поделились своим зимовочным опытом. Бывалым полярникам мы, вероятно, напоминаем героя О. Генри, который, как известно, был свеж, как молодой редис, и незатейлив, как грабли. Наш начальник буквально в последний момент уговорил капитана посетить бывшее поморское становище в Володькиной бухте, озадачив нас по возвращении перспективами оказаться в роли строителей. Покидали мы Русскую Гавань под завывания ветра в судовой оснастке, наблюдая с палубы, как в ночной мгле исчезают один за другим огоньки маяков и створных знаков. Для начала обогнули мыс Утешения, где в 1913 году Г. Я. Седов определил астропункт, отметив его крестом. Начавшаяся бора буквально вырвала нас из Русской Гавани к следующему пункту назначения — мысу Желания, прямо в объятия Арктического фронта, который явил свое коварство не сразу.

Знакомство с этим природным явлением, настоящим сосредоточием борений стихий на контакте тепла Гольфстрима и холода Арктики, в самые ближайшие дни из книжного понятия для нас превратилось в весьма суровую реальность. Сами грузовые операции и смена персонала зимовщиков на полярной станции Мыс Желания в отличие от Выходного прошли быстро и без приключений. О необходимости станции на севере архипелага утверждал еще Русанов, но построена она была только в 1931 году, и вскоре обход Новой Земли с севера стал обычным делом в практике арктического мореплавания. Пригодилась тогда и Русская Гавань, где суда отстаивались от штормов и при формировании караванов под ледокольной проводкой.

Станция на мысе Желания гораздо больше, чем в Русской Гавани, однако условия стоянки судов здесь намного хуже.

Циклоны уже вовсю буйствовали на севере Баренцева моря, но от волнения и наката в бухте Поспелова, где стояло на якоре наше судно, нас спасало начавшееся ледообразование. Пространства шуги, блинчатою льда и ниласа (разновидности молодого льда, согласно поморской терминологии), умеряли волнение, что позволило уложиться с выгрузкой в самые краткие сроки. Покончив с выгрузкой у мыса Желания на 77° северной широты, мы тронулись в обратный путь, и вскоре мы сполна получили все, что отпустила нам Арктика Однако совсем другие новости из большого мира тревожили нас в те дни — Будапештское восстание и очередная война на Ближнем Востоке.

— Вскрывать спецпакет или не вскрывать, — не стесняясь нашего присутствия, рассуждает капитан. — Диксон замерз, на Северном полюсе нам делать нечего, Архангельск замерзает, в Мурманск — первая торпеда наша.. А нам еще выгрузку на Выходном заканчивать…

Веселая перспектива, не предусмотренная никем накануне нашего отправления с Большой земли, тем более, что здешняя зима наступала нам на пятки. Устраиваясь на ночь, мы неожиданно ощутили необычные броски судна, шуршание льда по бортам и временами странную дрожь корпуса, сопровождаемую скрипом и другими непривычными звуковыми эффектами. С полуденным рассветом оказалось, что судно шло по плотному пространству шуги, изгибавшейся от волнения без признаков гребней. Затем последовали чередующиеся полосы шуги и блинчатого льда. Убегая от зимы, мы на траверсе Русской Гавани вышли на открытую воду, встретившую нас волнением, нараставшим с каждым часом.

На исходе суток оно достигло, видимо, десяти баллов, что существенно повлияло на судовую жизнь. Теперь пассажиры предпочитали не покидать спальные ложа, поэтому коридоры и кают–компания опустели. Взбесившаяся морская стихия с высоты шлюпочной палубы выглядела чрезмерно активной. В тусклом судовом освещении пенные гребешки волн, казалось, проносятся где–то совсем рядом То и дело волна перехлестывает фальшборт, а корма временами вообще не вылезает из–под воды и пены. Такая морская романтика существенно осложнила нашу жизнь, поскольку спать на узком диванчике в кают–компании теперь можно, только упираясь рукой в ножку стола, чтобы не вылететь со своего ложа наподобие камня из пращи. Время от времени судно словно судорожно подпрыгивало. Затем следовал мощный глухой удар волны, сменяющийся настоящим обвалом воды на палубе, которая позднее с каким–то странным урчанием и дикими завываниями начинала искать свой путь среди люков и механизмов, чтобы вернуться в родную стихию. Так продолжалось почти двое суток, и муки укачавшихся невозможно передать. Некоторые всерьез уверяли, что готовы расстаться с жизнью, но тем не менее все выжили.