Юрий Долетов - Страна «гирин герен»

При таком способе создается лишь одна скульптура. Конечно, изготовить другое подобное изделие можно, но оно будет схоже с первым лишь в общих чертах, а не в деталях, поэтому каждая маска уникальна, неповторима.

Бенинцы оказались смышлеными учениками. Они не были вольны делать то, что хотели, и все же не только научились быстро ваять портретные отливки, но и пошли дальше своего учителя: взялись за изготовление барельефов со сложными композициями.

У человека всегда была естественная потребность обозначить каким-то образом свое пребывание на Земле. В Бенине до появления миссионеров не знали письменности. Все деяния правителей хранили в своей памяти специально выделенные на то люди. Но человеческая память, как известно, ненадежна: можно что-то забыть или напутать. Бронза стала материалом для фиксации тех или иных событий. Смерть царя, коронация его преемника, победа или поражение в военном сражении, сюжеты из жизни обы, вельмож, обряды в память предков, танцы, приезд неведомых белых людей (длиннобородых европейских купцов) — все это переносилось на металл и становилось вещественным доказательством устных преданий о древнем Бенине. По бронзовым скульптурам, как по книге-летописи, можно было бы проследить его историю, многие стороны жизни.

— Однако маловата ваша коллекция, вряд ли по ней что-либо поймешь, — сказал Макети Зуру.

— Часть масок его величество подарил здешнему музею. А вообще, наша коллекция — лишь верхушка айсберга, жалкие остатки прежнего богатства, — вздохнул Нгале Агвара. — Бронзовых изделий, что имели цари Бенина, хватило бы не на один музей.

— Куда же унесло основную часть «айсберга»? — спросил я.

— Было дело…

В конце XIX века Бенин начал утрачивать свое могущество. От империи одна за другой стали отделяться и ближние, и дальние провинции. К внутренним бедам добавилась внешняя угроза. Англичане, которые к тому времени захватили немало районов в южной части Нигерии, решили сломить там последний очаг сопротивления колонизации — Бенин.

В феврале 1897 года английский экспедиционный отряд подверг осаде город. Его жители упорно защищались, но не смогли устоять перед карателями, имевшими лучшее оружие. Англичане подожгли Бенин, ворвались во дворец обы и начали грабить сокровища: сорвали со стен бронзовые барельефы, из алтарей похитили ритуальные маски усопших царей, изделия из слоновой кости… В руки колонизаторов попало более двух с половиной тысяч художественных реликвий, которые были переправлены затем в Европу. — Да еще каких! — насупился Нгале Агвара. — Один бронзовый флейтист чего стоит. На аукционе в Лондоне его продали за сто восемьдесят тысяч фунтов стерлингов… До самых последних слов Нгале Агвара во мне теплилась надежда, что еще шаг-другой — и мы наконец подойдем к полке с «музыкантом». Вот тебе и «свет не клином сошелся». Макети Зуру развел руками, вздохнул, сочувствуя мне… Все же я увидел бронзового флейтиста. Месяцев через пять Макети Зуру заехал ко мне домой. Напустив на себя таинственный вид, он предложил заглянуть в одно интересное место в Лагосе. Я согласился, и минут через десять мы вошли в… национальный музей. Это был тот и не тот музей. То же серое двухэтажное здание в парке, те же застекленные витрины. И одновременно — все иное. В экспозиционных залах полно людей, в витринах — терракотовые маски «культуры Нок», бронза Ифе, Бенина…

— Как вам удалось заполучить все эти шедевры? Ведь тут раньше ничего не было, хоть шаром покати.

— Собирали по крупицам. Кое-что раздобыли у себя: часть экспонатов из своих фондов выделили музеи Джоса и Ифе. С ними легко было договориться. Загвоздка получилась с Бенином. С них чего спросишь: все равно что кусок хлеба у нищего из рук вырывать. Решили обратиться к западным музеям. Попросили вернуть хотя бы часть бенинских масок, что были вывезены из страны. Кстати, флейтист наш нашелся.

— Разве? Я уже потерял всякую надежду его увидеть.

— Нашелся! — повторил Макети Зуру. — В Париже, в Музее человека. Как он туда попал, не знаем. Может, меценат какой подарил.

Макети Зуру протянул мне толстый каталог с закладкой, который все это время не выпускал из рук. Я раскрыл отмеченную страницу с фотографией.

Безымянный ваятель (литейщикам при дворе обы запрещалось ставить на отливке свое имя) создавал скульптуру, несомненно, в порыве вдохновения. Видимо, наскучило работать по указке эгаево. Первое, что бросилось в глаза, — это ее исключительная красота, невероятное совершенство. Выполненный в рост, бронзовый флейтист как бы сжался, однако казалось, что в нем пробуждается желание свободно вытянуться, распрямиться в пространстве. В великолепной, расшитой узорами одежде, с двумя нитками коралловых бус на шее, музыкант держал у припухших губ флейту. Волшебство изображения было настолько захватывающим, что чудилось: еще мгновение — и зал наполнится нежной мелодией.