Эрик-Эмманюэль Шмитт - Ночь огня

– Хорошо провел ночь?

– Я вообще не провел ночь: провалился на две секунды.

– Так это же прекрасная ночь! Я тоже… Со мной такого не бывало много лет, ты представляешь? О, берегись скорпионов, когда будешь обуваться: они обожают влажные носки.

И Жерар продолжил свою прогулку вдали от всех, столь же увлеченный природой, сколь и закрытый людям.

Я взял палку и тщательно, с подозрением ощупал свои кроссовки, содержимое несессера, сложенную на земле одежду: уф, зловредных тварей не видно, можно одеваться.

Вчера в джинсах мне было жарко, и я облачился в шорты и футболку.

Когда я подошел к газовой горелке, на которой готовился завтрак, Абайгур расхохотался, показывая пальцем на мое одеяние.

– Ну и что? – фыркнул я, заразившись его весельем. – Никогда не видел?

Дональд, сам одетый в бермуды, объяснил мне, что бербер никогда не оголяется.

– По его мнению, это непристойно?

– По его мнению, это бесполезно. Он считает, что тело меньше страдает от жары под толщей полотна или хлопка. И знаешь что? Он прав.

Абайгур задал ему вопрос, который Дональд перевел мне:

– Твои мускулистые ноги его удивляют, и он спрашивает, кто ты по профессии.

– Преподаватель философии.

Дональд и Абайгур обменялись несколькими словами, и американец ответил мне:

– Тогда он тем более не понимает, почему у тебя такие крепкие ноги!

– М-м-м, отягощенная наследственность: мои родители были спортсменами высокого класса: мать чемпионка Франции в спринте, отец чемпион университета по боксу.

Заинтересовавшись, Дональд донес информацию до ушей Абайгура.

Между ними разгорелся жаркий спор, продолжавшийся несколько минут. Когда он закончился, я спросил удивленно:

– Столько слов, чтобы перевести то, что я сказал?

– Абайгур не верил мне насчет твоей матери.

– Но это правда! Ее рекорд не могли побить двадцать лет!

– О, не в этом дело. Он просто не представлял, что женщина может заниматься спортом. Особенно бегом. Он думал, что мы шутим.

– Он такого низкого мнения о женщинах?

– Наоборот, очень высокого. У туарегов женщинам принадлежат миссии благородные, они хранительницы законов, жрицы письменности, стражи культуры. Немногие народы так уважают женщин.

Я кивнул, вспомнив его соплеменницу Дассин, королеву красоты, принцессу поэзии, которую я открыл в ходе моих изысканий о Шарле де Фуко, – славившаяся своим умом так же, как и прелестью, она проповедовала любовь отважным воинам.

– «Даже вода может сказать нам люблю , приникнув к нашим устам лучшим из поцелуев».

– Простите? – не понял Дональд, хмуря брови.

– Так, ничего. Вспомнилось стихотворение Дассин…

Можно идти лишь одной дорогой в конкретный момент.

Так же как пересекать одну лишь пустыню. Пустыня этого первого дня стала нашим крещением. Растрескавшаяся мучнистая земля, не приемлющая никаких растений. Горизонт без горизонта, где колышущиеся испарения замутняли бесконечность.

Когда колонна тронулась в путь, белесая корка быстро согрелась под нашими подошвами и ослепила нас, отражая сжигавшие ее лучи. Полузакрыв слезящиеся глаза за темными очками, я пытался привыкнуть к этому избытку света; порой я шел с опущенными веками двадцать-тридцать метров, что мало помогало, потому что пот, смешиваясь с маслом от солнечных ожогов, раздражал роговицу. Я был слеп и шел в огне.

Я ничего не видел, зато слишком много слышал. Малейший звук – вдох, выдох, звяканье котелков, плевок верблюда, стук подошв – терзал мои уши. Когда кто-то из нас говорил, пусть и далеко позади, я слышал все, даже его дыхание за словами, даже его жажду за банальными фразами. В тишине безмерности звуки были интенсивны почти до неприличия.

Дональд предупредил нас: на привале для завтрака мы будем еще под солнцем, полуденным солнцем, худшим в этой местности, лишенной тени.

Что было ответить на это?

Молчать и терпеть.

Каждый шаг даровал победу. Каждое усилие сулило поражение.

Только Абайгур шел не мучаясь. Он и его три дромадера. Вчетвером, невозмутимые, более медлительные, чем были бы без нас, они показывали нам, до какой степени мы остаемся чужими – чужими пустыне, чужими климату, чужими этой голой дикости. Мне даже казалось, что верблюды пожимают плечами, посмеиваясь над нами.

О, как бы я хотел перешагнуть этот день! Скорей бы вечер… Ночь, так страшившая меня вчера, ждала теперь как награда в конце пути.

Около часа дня хлеб, сыр и колбаса немного восстановили наши силы.