Жюль Верн - Путешествие и приключения капитана Гаттераса

— Да, среди нас есть люди очень горячие, — сказал Альтамонт, — но так как мне не приходилось измерять им температуру ни подмышкой, ни во рту, то я боюсь что-нибудь утверждать.

— Люди, принадлежащие к различным расам, — продолжал доктор, — не обнаруживают значительной разницы в температуре, если находятся в одинаковых условиях, причем характер пищи не играет особой роли. Могу вам даже сказать, что температура человеческого тела под экватором и на полюсе одна и та же.

— Следовательно, — спросил Альтамонт, — теплота нашего тела одинакова как здесь, так и в Англии?

— Почти одинакова, — ответил доктор. — Что касается других млекопитающих, то их температура вообще несколько выше температуры человека. Ближе всех в этом отношении стоят к человеку лошадь, заяц, слон, дельфин и тигр; кошка, белка, крыса, пантера, овца, бык, собака, обезьяна, козел, коза обладают температурой в сто три градуса, но свинья всех их превосходит, ибо ее температура даже выше ста четырех градусов (+40C).

— Это прямо обидно для людей, — заметил Альтамонт.

— Затем идут земноводные и рыбы, температура которых изменяется в зависимости от температуры воды. Температура змеи — всего восемьдесят шесть градусов (+30C), лягушки — семьдесят (+25C); акула обладает примерно такой же температурой, как лягушка. Наконец, насекомые, по-видимому, имеют ту же температуру, что окружающие их воздух или вода.

— Все это прекрасно, — вдруг заговорил Гаттерас, до сих пор не принимавший участия в беседе, — и я очень благодарен доктору, который охотно делится с нами своими познаниями. Но мы так долго говорим о высокой температуре, что можно подумать, будто нам предстоит переносить палящую жару. Мне кажется, более уместно было бы поговорить о холоде и назвать самую низкую температуру, какая до сих пор наблюдалась.

— Вот это дело, — заметил Джонсон.

— Извольте, — отвечал Клоубонни. — Могу вам и об этом рассказать.

— Еще бы! — воскликнул Джонсон. — Вам и книги в руки!

— Друзья мои, я знаю только то, чему научился от других, и когда я вам расскажу, вы будете знать не меньше моего. Итак, вот что я могу вам сказать относительно холодов и морозов, наблюдавшихся в Европе. Насчитывают немало памятных зим; по-видимому, самые суровые из них повторяются через каждые сорок один год, период, совпадающий с периодом появления наибольшего числа солнечных пятен. Упомяну о зиме тысяча триста шестьдесят четвертого года, когда Рона замерзла до самого Арля; о зиме тысяча четыреста восьмого года, когда Дунай был скован льдом от истоков до устья и волки переходили по льду Каттегат; о зиме тысяча пятьсот девятого года, когда Адриатическое и Средиземное моря замерзали в районах Венеции, Сета и Марселя, а Балтийское море десятого апреля еще не было свободно ото льдов; о зиме тысяча шестьсот восьмого года, когда в Англии погиб весь скот; о зиме тысяча семьсот восемьдесят девятого года, когда Темза замерзла до самого Грейвсенда, на шесть лье ниже Лондона; о зиме тысяча восемьсот тринадцатого года, о которой французы сохранили такие ужасные воспоминания, и, наконец, о зиме тысяча восемьсот двадцать девятого года, самой ранней и вместе с тем самой продолжительной из всех зим девятнадцатого столетия. Так обстоит дело в Европе.

— Но здесь, за полярным кругом, до какого градуса опускается температура? — спросил Альтамонт.

— Черт возьми, — сказал доктор, — кажется, нам пришлось испытать самые большие морозы, когда-либо наблюдавшиеся на земле, так как спиртовой термометр однажды показывал минус семьдесят два градуса (-58C). Если не ошибаюсь, до настоящего времени полярным путешественникам приходилось наблюдать на острове Мелвилла минус шестьдесят один градус, в порту Феликса — минус шестьдесят пять и в форте Упования — минус семьдесят (-56,7C).

— Да, — вырвалось у Гаттераса, — нас очень некстати задержала суровая зима.

— Задержала зима? — переспросил Альтамонт, пристально глядя на капитана.

— На пути к западу, — поспешил добавить доктор.

— Таким образом, — продолжал Альтамонт, возвращаясь к прерванному разговору, — человек может выдерживать температуру в диапазоне примерно двухсот градусов?

— Да, — сказал доктор. — На открытом воздухе термометр, защищенный от действия отраженных лучей, никогда не поднимается выше ста тридцати пяти градусов (+57C), а при самой жестокой стуже не опускается ниже семидесяти двух (-58C). Таким образом, друзья мои, мы можем приспособиться к любой температуре.