Викторин Попов - Люди Большой Земли

— Ну, Житель Низменности, — обратился Прокофьев к Микуле, — расскажи нам новую бывальщину, самую последнюю!

Лаптандер, протянув сырые пимы к огню, начал бывальщину, в которой рассказ идет от лица девушки-самоедки.

Слушая этого рассказчика, я по особенному понял жалкий ягель, вырастающий на вершок от земли за долгую четверть века, и еле заметные полярные березки с карандашным тельцем.

Привожу рассказ Лаптандера с полным сохранением, насколько это возможно в переводе, точного смысла и оборотов речи:

— Мы живем вдвоем: я с братом Карачеем. Много олешек у нас нет, только сто олешек у нас. И приезда к нам нет и выезда от нас нет. Только живем.

— Как-то раз однажды Карачей-брат сказал: «Вот мы живем на этой земле, а где-то в другом краю три брата Тасинии живут. Туда собраться бы нам хорошо было. На этой земле нашей если жить будем, ни до чего не дойдем. Одной только сотни олешек приплод поедать будем. А Тасинийская земля промыслова — зимой дикого оленя много, летом гуся тоже много. Туда бы нам собраться. Завтра ямдать [5] Кочевать будем».

Рано поутру Карачей-брат так сказал: «Ехать надо!» Олешек пригнал. Запряг. Мы съямдали. К вечеру остановились.

Тут Лаптандер на минуту остановился и несытыми глазами робко скользнул по куче омулей.

— Так ямдали всю зиму долгую, — начал он снова.

Как-то однажды Карачей-брат сказал: «Стоять будем!

Сегодня я сам налегке вперед поеду». Олешек пригнал. Запряг. Поехал. Целый день вести о нем нет. К вечеру вернулся. «Тасиниев-братьев чум невдалеке», — сказал.

Впереди плоская земля, три чума видать. К вечеру доехали. У этих трех чумов наш чум поставили.

Здесь жили мы долго.

Лето стало. Как-то однажды Тасиний — старший брат — так сказал: «В это время линных гусей очень много. Гусевать надо». Мы все пошли. «Карачей! Гусей смотри по речной долине!» Мой брат Карачей ушел гусей смотреть. Три Тасиния к нартам его подошли, лук его смотреть стали, лук из чехла вытащили, на землю уронили, поднять стараются, не могут. Тасиний — старший брат — так оказал: «По беде мы сюда пришли. Карачей придет, что скажет?»

Малый Тасиний так сказал: «У брата нашего Карачея ум широковатый, быть может ничего не скажет». В уме своем я так говорю: «Я бы, если была б мужчиною, одна как бы не подняла». К нартам подошла, лук подняла, в чехол запихала — легковатый. Карачей-брат пришел — «Гусей в долине очень много». Гусей мы окружили, гусей мы убили во множестве. Карачей-старший брат стрелу с зазубриной на вязке пускает. Каждый раз как пустит, с десяток гусей накалывает. Гусей на нарты сложили, в чум свезли.

Небо осенним стало. Небо зимним стало. Всю зиму долгую мы живем. Диких хоров промышляем. Хоров очень много. Всю зиму долгую их не съедаем, все лето долгое их не съедаем.

Три года исполнилось, когда как-то однажды Карачей-брат так сказал: «В свою кожу уйти хочу». Тасиний — старший брат: «Твое дело. Откуда пришел, туда и пойдешь». Олешек пригнал. Запряг. Съямдали.

Как-то однажды за чумом у нас — огонь; собаки залаяли. Трое приехали. Из чума смотрю: три Тасиния как будто. В чум вошли. Старший Тасиний так сказал к брату-Карачею: «У тебя есть одна сестра и у нас есть одна сестра. У нашего младшего Тасиния жены нет. Обменяться бы нам хорошо было бы. Твой ум как ходит?»

«Худого нет», — сказал брат Карачей. Это дело кончили. Тасинии-братья обратно уехали.

На следующий день старшие с женами приехали, свадьбу держать стали. Это дело закончили. Потом мы все к Тасиниям уехали. Здесь свадьбу держать стали. И это дело закончили. Здесь жить стали. Довольно. Конец».

Напевал бывальщины Лаптандер больше для себя, как бы предаваясь воспоминаниям.

Фольклор северных народов, давших такие незабываемые памятники как Калевалу или вогульский эпос, еще ждущий и в наше время своего открывателя исследователя — разнообразен и богат.

В долгие и темные ночи полярной зимы, когда нельзя ни работать в чуме, ни промышлять зверя, самоед подолгу спит. Но и вволю отоспавшись, он имеет досуг. Тогда садится он у очага и запевает «старину», повествующую о былых войнах ненцев с тунгусами, остяками, таввысамоедами Таймыра, мандосамоедами Енисея или о межродовых войнах с Карачеями, Тасиниями. То начнет героическую былину о своем Илье Муромце, который храбро побеждает подземных духов, то затянет бессюжетную нескончаемую бывальщину. Если в чуме гость, бывальщина может продолжаться круглые сутки. Или поют ее по частям всю неделю.