Евгений Абалаков - На высочайших вершинах Советского Союза

Нашел переход на лед. Ребята давно уже идут в очках. Я же свои сразу не достал, а задерживать караван не хотелось, и поэтому перешел на соседнюю морену и иду по ней.

Ледяная полоса постепенно отходит вправо, явно вытекая из большого бокового ледника Комсомолец. Нужно теперь искать переход со льда на морену. Я нашел его. Но Леонид воспротивился, стал уверять, что переходить нужно дальше, что по льду хорошая дорога и т. д. Доказывать ему было бесполезно. Поэтому я не возражал, но решил немножко проучить его и крикнул:

— За переход ответственный Леонид!

Леонид вскипел:

—Ну и переведу сам, сам все сделаю…

Лошади прошли еще порядочно. Леонид все бегает, но перехода нет. Лошади встали. Миша не знает, куда с ними податься. Виталий с Ленцем где–то отстали. Леонид скрылся. Выжидаю. Лошади стоят. Леонид вернулся и растерянно пошел вниз. Пришла очередь действовать мне. Довольно быстро нашел переход, крикнул караванщику, чтобы вел лошадей. К смущению Леонида, мы быстро перевели их. Леонид приумолк. Нотации читать было не к чему.

Я ушел несколько вперед просмотреть путь. Лошади должны были выйти на морену по сравнительно нетрудному пути. Вдруг раздался Мишин крик: «Лошадь упала в озеро». Бегу. Маленькое озерко. В середине голова лошади и куст карашивака. Карибай и Коля суетятся вокруг, но тщетно: края круты и лошадь вылезти не может. Отвязали два веревочных повода и с их помощью кое–как выволокли лошадь.

Виноват Карибай, отвязавший ее. Лошадь, конечно, предпочла идти по ровному месту (озеру), нежели лезть куда–то в гору. Выкупались наши рюкзаки. Я отыскал сносную площадку. Развьючили лошадь, принялись срочно отжимать, разбрасывать по камням и просушивать вещи. А время уже к вечеру, темнеет. Все мои вещи, в том числе и спальный мешок, промокли до нитки.

Подошел Виталий. Влезли на бугры и начали призывно кричать Ленцу. Вот еще номер — Ленц потерялся! Уже к самому вечеру заметили его, быстро шагающего по льду. Ответный крик — и вскоре длинная фигура, весьма легко одетая, появилась у лагеря.

Сварили на подмокшем карашиваке суп и улеглись спать.

29 августа . Встали довольно рано с тем, чтобы дойти до Хан—Тенгри и вернуть лошадей на полянку. Поэтому овса засыпали порядочно.

Вскипятили чай, позавтракали и уже хотели двинуться в путь, как услышали голоса, а вскоре показались люди. Алмаатинцы!

Зовем их к нам в лагерь! Вначале они замялись, но затем подошли к нам, оставив рюкзаки внизу. Вид у них суровый: обросли, обгорели, оборвались жутко.

—Ну как, можно поздравить с вершиной? — спрашиваю я.

— Да, вот трое взошли 24 августа.

— И как, тяжеленько?

— Да, погода мучила и пить было нечего; все снег глотали.

Пошли расспросы с обеих сторон о пути. Они, оказывается, шли прямо в лоб no ребру, левее пути Погребецкого. Говорят, путь технически совсем прост, скалы ступенчатые и осыпи. Продвигались со ступеньки на ступеньку.

—Но все же тяжело было, — признается их начальник Колокольников. — Если бы не категорическое задание, наверное, не взошли бы.

На вершине, говорят, были в тумане, оставили банку из–под дымовой шашки. Кроме того, мне они сказали, что выложили тур из камней на западных склонах, а ребятам сказали, что оставили горку из крючьев и карабинов.

Мы сфотографировали тройку героев, у одного из которых сильно поморожены руки.

На прощание алмаатинцы сообщили нам, что бросили много продуктов у подножья и в двух местах выше, а в верхнем лагере оставили палатки. Тепло распрощались со взаимным обязательством писать. Тут опять раздался шум мотора. Становись, ребята, в круг! Все выстроились (вместе с лошадьми) и машут руками: дескать, опустились, живы!

Выехали мы довольно поздно. Морена опять кончилась. Перешли на лед и долго лавировали между промоин, пока не вышли на более ровный лед. Хан—Тенгри уже виден, особенно хорошо — знакомый по фотоснимкам его южный гребень.

Длинный и утомительный ледниковый путь. Лошади вязнут в снегу. Я и Ленц ушли вперед. Наконец удалось перейти поток и цель кажется уже близкой. Но расстояния в горах обманчивы, и мы идем еще очень долго.

Стена пика, под которой проходит путь к ребру Хан—Тенгри

Начались трещинки, сначала небольшие, затем шире и, наконец, одна лошадь (опять виноват растяпа Карибай) рухнула в трещину. Мы вернулись на крики. Над трещиной — лишь голова. Вылезти лошадь, конечно, не может. Особенно сильно увязли задние ноги. Первые энергичные попытки вытащить ее ни к чему не привели. Лошадь настолько вымоталась, что была уже без сил. Пришлось вырубать ее, как пароход из льдов: подкопались, подвели под живот веревку и тогда, и то не сразу, выволокли измученное, трясущееся животное. Дальше пошли осторожнее. Каждую лошадь вели отдельно, ибо трещины все разрастались.