Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

25-го мая (6-го июня).

Обжившись в Цетине, ознакомившись несколько с народом и сблизившись с его достойным правителем, я решился приступить к исследованию самого края, и на первый раз избрал предметом своей экспедиции нахию Церничку, как наиболее доступную по положению своему. 6-го июня нов. ст. я отправился в путь, в сопровождении нескольких переников и черногорцев из рабочего класса.

С каждым днем убеждаюсь более и более в том, что ограждает, и надолго оградит, свободу черногорцев? Это их горы, неприступные для европейцев, это их нравы, дикие для так называемого образованного человека, это их обычаи, заменяющие законы, и гораздо сильнее законов письменных.

Я изнемог. Переход через границу нахии Катунской и Речки напомнил мне горы Средней Азии. К счастью, здесь нет леса и болот на пути, за то эти наваленные в беспорядке громады известковых глыб, свидетельствующие о недавнем их разрушении, эти торчащие, острые камни и местами поросший терновник, прикрывающий бездны от глаз неопытного путника, казалось созданы для того, чтобы заслонить этот край от человека; но человек взял его с бою от вечно состязающейся с ним природы; он усвоил его, своею кровью упрочил обладание над ним, и отдаст только с бою, только с последнею каплею крови. Этот человек нам брат по духу и племени.

Для черногорцев везде путь; почти все деревни имеют между собою сообщение, но глядя на эти тропинки, вьющиеся между утесами и ленточкой ниспадающие в бездну, вы скажете – это след зверя, или, скорее, вешний след нагорного ключа. – Мне вспал на мысль остроумный ответ Даниила, митрополита и Владыки Черногории, Петру Великому: – «Сколько у вас крепостей?» – спросил Петр. – «50», – отвечал, не запинаясь, Владыка. Он разумел под словом крепость каждую деревню, укрепленную этими неприступными горами и грудью черногорцев, и был прав! Может быть желал он также придать более важности своему народу, вступавшему, в то время под сильное покровительство России. Как бы то ни было, но Петр I, окинув орлиным взором восток Европы, постигнул всю важность союза со страной, ничтожной по величине и населению, но сильной своим мужеством и важной, для тогдашней политики, своею постоянною ненавистью к Турции.

«Село Черноевич» – важнейший торговый пункт Черногории, лежит близ реки Иван-Бегово-Черноевич, которая выходит из обширной пещеры, в 60 саженях от деревни, и судоходна почти от самого своего истока; я разумею судоходна для здешних ладей, напоминающих, своим разительным сходством, наши старые, донские ладьи, носившие страх и месть сильным, некогда, туркам. Эти ладьи подымают от 10 до 40 человек, и привозят сюда хлеб, соль и рыбу из турецких прилежащих к озеру Скутари, крепостей и деревень, из города Скутари, Жабляка и, нередко, Бара (Антивари). Разумеется, что только одни христиане осмеливаются являться на здешних базарах, и то тайком от турецкого правительства, равным образом турецкие владения закрыты тщательно для черногорцев и для всякого путешествующего из Черногории, и легче уберечь голову свою в самой отчаянной сшибке, чем явившись за рубежом Черногории со стороны турецких владений.

Еще издалека достигал до меня однообразный, печальный напев, прерываемый каким-то судорожным потрясением голоса, или всхлипыванием. Чем более он приближался, тем яснее можно было различить слова, которые сопровождали этот напев. – «Кто это поет?» – спросил я. – «Не поет, а «голосит», рыдает, что посекли турки у Бара» (Антивари). Вскоре показалась женщина, в истерзанной одежде, с обнаженной головой, с которой ниспадали в беспорядке волосы и с лицом исцарапанным, покрытым язвами, окровавленным: это была вдова, жена Нико. В таком виде проходила она соплеменные села; воспевая дела убитого мужа, терзая себя и горько рыдая, возвещала о незаменимой своей потере, о потере всего своего племени, и сильной речью возбуждала народное мщение. Этот обряд сохранился в некоторой степени у нас, в Малороссии; он разительно поясняет столь частые и поэтические сравнения женщины, оплакивающей потерю мужа с «кукующей зузулей». Далее, мы встретили нескольких мужчин, которых лица так же были покрыты кровью; они возвращались с поминок, где плач и царапанье своего лица составляют необходимый обряд, заключаемый, как у нас, трапезой и попойкой.

Между обрядами Черногории, разительнее других «побратимство» и примирение людей, между которыми, как говорят здесь, «кровь». Побратимство прежде совершалось в церкви и сопровождалось молитвами и особенным торжеством; ныне, большей частью, вступающие в побратимство только обмениваются крестами; тем не менее, однако, свят и не нарушим этот союз, и вступившие в него почитаются братьями. Примирение враждующих между собою лиц случается большею частью тогда только, когда вина одного, искуплена условленною ценою в пользу другого; тогда виновный надевает себе на шею ружье, и в унижении коленопреклоненный, при стечении народа, испрашивает себе прощения; враги обыкновенно становятся друзьями. Можно себе вообразить, как тяжел этот обряд для черногорца, от природы в высшей степени гордого!