Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.

В 1856 году «Государь Император, по всеподданнейшему докладу Министра Иностранных Дел, Всемилостивейше соизволил разрешить Г. Ковалевскому принять и носить пожалованные ему Правительством Черногории, крест [8] Как уточнили наши коллеги из Черногории, речь идет об ордене «За независимость Черногории», учрежденном князем Данило I 23 апреля 1853 г. для награждения за подвиги в войне против Турции 1852–1853 гг. Его изображение можно увидеть в книге Милана Йовичевича «Crnogorska odlikovanja [Cernogorskie otlicija]», Cetinje, Muzeji Cetinje, 1982, С 30. и золотую медаль. (Приказ по Корпусу от 19 Мая 1856 г. № 16)» [9] См. Формулярный список в Приложении к 1 тому настоящего Собрания сочинений «Странствователь по суше и морям». .

Гибон сказал: «Албания, которую можно видеть с берегов Италии, менее известна, чем внутренность Америки». Он был прав, особенно применяя слова свои к Черногории, которая и теперь на географических картах носит чуждое ей имя Турецкой Албании. Естественные трудности, представляемые краем, недоверчивость жителей его к чужеземцам и те понятия, которые составила о нем образованная Европа, заградили путь в Черногорию для путешественников и искателей счастья, нередко встречаемых в отдаленных провинциях Азии и Африки. Весьма немногие достигали до Цетина, местопребывания Владыки, и только я один, покровительствуемый народом и обстоятельствами, проникнул в отдаленные провинции Берди.

1 6/ 28мая.

В Триесте сел я на трабаколу, небольшое купеческое судно.

Не стану описывать своих приключений на море. На этот раз я не остановлюсь даже в Катаре, прилепленном, словно ласточкино гнездо, к голой скале, – Катаре, который так часто участвовал и, по физическому своему положению и единоверию жителей, будет всегда участвовать в судьбе Черногории. Об этом после. К своей цели, к своей Мекке стремлюсь я неуклонно, подобно набожному мусульманину, отстраняя взоры свои от предметов напутных.

Только день провел я в Катаре, и в этот день должен был разменяться обычными визитами со всеми властями городскими и пограничными, должен был выдержать бесконечно-длинный обед у А. и его первый дипломатический приступ, расчесться с таможней, впрочем весьма вежливой и даже обязательной, по крайней мере со мною и наконец изготовиться для дальнейшего путешествия. Очень неохотно расстался я на другой день, в три часа утра, с мягкой постелью и сном, – сном столь сладким, что и теперь с удовольствием вспоминаю о нем. Делать было нечего. Переники [10] Охранная стража Владыки Черногорского. , присланные Владыкой, уже ожидали меня. Мы выступили. Предуведомленная накануне комендантом городская стража отперла крепостные ворота и – шаг за воротами – черногорцы весело приветствовали наш выход перекатным ружейным огнем, с которым я так свыкся впоследствии, но который и поныне пугает мирных катарцев.

Чудное дело: два народа, столь близкие по физическому положению, разделены навечно между собою понятиями, образованием, духом, религией и наконец самым Ловчином, этой неприступной грядой гор, отделяющей Черногорию от остальной части Европы.

Горизонт неба едва занимался заревом приближающегося светила, но вершина Ловчина уже купалась в его лучах и горела, и сияла, как жар-птица в наших сказках. Залив Катарский, лучше которого и в мире ничего нет, спал сном праведника, существующего для блага человечества – и только для блага. Божий мир лежал передо мною во всей красе своей; но, мало-помалу, я отклонял от него свои взоры, томимый страданиями бренного тела; я уже изнемогал, а Ловчин восставал передо мною все выше и страшней; едва переходили мы одну преграду, являлась другая, еще неприступнее; едва взбирались на утес, по выдавшимся камням или инде иссеченной лестнице, нередко цепляясь за колючий куст, и опять скользили вниз по осыпям; казалось не было конца пути, а солнце, столь приветливое в начале дня, дышало пламенем; лучи его становились отвесными; я задыхался от зноя и усталости, но вдруг пахнуло отрадной прохладой с покрытой снегом вершины горы и я ожил.

Не удивляюсь теперь, что жители Катара никак не в состоянии убедиться в возможности перехода через вершины Ловчина, хотя ежедневно видят приходящих из-за него и уходящих за него черногорцев.

Катаро со своими стенами, взбежавшими высоко вверх по воле своего великого творца Микель-Анджело, мало-помалу становился неприметнее и наконец исчез на дне бездны. Мы были на вершине Ловчина!