Луи Жаколио: В трущобах Индии

— Нет, Нариндра! — так звали махрата, — мне нужны твои услуги; к тому же тебе и без этого представится много случаев удовлетворить свою ненависть к англичанам. Мы сами будем скоро под стенами Лукнова.

Нариндра остался и не раскаялся в своем повиновении.

Молодой малабарец, помогавший ему в кулинарных занятиях, носил название Ковинда-Сами, но по принятому всеми обычаю имя это сократили и все называли его Сами, или просто «Мети». Он исполнял обязанности доверенного слуги своего господина, мы сказали бы лакея, не считайся это звание в джунглях Индостана слишком мало заслуживающим уважения.

Два человека, которые стояли у последних уступов пика Адама, на высоте 2000 метров над уровнем моря, и наблюдали за тем, как французские и английские суда, казавшиеся, благодаря расстоянию, лишь незначительными точками на голубом фоне неба, входили в порт Пуант де Галь, заслуживают еще более подробного описания ввиду того, что на них-то главным образом и сосредоточивается весь интерес этого повествования.

Несмотря на бронзовый загар, наложенный на их лица долгим пребыванием под тропическим солнцем и служивший как бы отпечатком жизни, полной всевозможных приключений и треволнений, в них с первого взгляда можно было признать людей, принадлежащих к белой расе. Старший, на вид лет сорока, был значительно выше среднего роста; хорошо сложенный, сильный и мускулистый он непринужденно и с чисто военной выправкой носил свой классический костюм настоящих охотников и исследователей, путешествующих в беспредельных лесах Азии и Америки и в пустынях Африки: панталоны с штиблетами до колен, охотничью блузу и пояс, за которым торчали револьверы и охотничий нож, заменявший по мере надобности то патронташ, то штык. На голове у него была надета одна из тех касок — «солас», — которые делаются из сердцевины алоэ и окружаются волнами из белой кисеи с целью уменьшить слишком резкое действие солнечных лучей.

Лицо этого авантюриста выделялось тонкими аристократическими чертами, мягкими и шелковистыми усами, закрученными кверху, темно-синими глазами, красивым ртом и слегка насмешливой улыбкой. Все лицо его, одним словом, носившее отпечаток редкой энергии, невольно заставляло вас вспоминать тип французского кавалерийского офицера, хорошо знакомого, благодаря карандашу Детайля.

Человек этот принадлежал действительно к этой нации и, надо полагать, служил когда-то в армии. Изысканные манеры, тщательная заботливость о своей наружности, несмотря на жизнь, полную приключений, изысканные выражения, которыми пестрил его разговор, — все указывало на то, что он не принадлежал к числу тех вульгарных авантюристов, которые бегут к чужеземным берегам вследствие нежелательных недоразумений с правосудием собственной страны… Но каково было его прошлое? Что делал он до своего появления в Индии? Никто из нас не бросает своей семьи, друзей и отечества, не имея на то серьезных причин и надежды вернуться обратно. И когда, собственно, появился он в этой стране лотоса? Все это такие вопросы, на которые никто не мог бы ответить, даже его товарищи, с которыми мы скоро познакомимся.

Вот уже много лет, как он бороздил полуострова Индостана, Цейлон и мыс Камарин, вершины Гималаев и берега Инда, границы Китая и Тибета вместе со своим верным Нариндрой, на помощь он взял молодого Сами еще в то время, когда товарищ его не явился к нему, чтобы разделить с ним таинственную жизнь его среди джунглей. Никогда, даже в часы грусти и уныния, когда человек спешит открыть близкому другу своему все, чем переполнено его сердце, никогда ни единым словом не сделал он намека на то, что относилось к давно прошедшей жизни его и к причинам, побудившим его покинуть свое отечество.

Даже имя его оставалось неизвестным; он не давал себе никакого, ни ложного, ни настоящего. Индусы звали его Белатти-Срахдана, — буквально: чужеземец, бродящий по джунглям. Для своих слуг он был просто Сагиб или Сердар, т.е. господин или командир.

Что касается его товарища, с которым он случайно встретился у крепостного вала в Бомбее, где в это время расстреливали сипаев с их женами и детьми, и с которым сошелся, благодаря одной и той же жажде мщения к англичанам, то он коротко сказал ему, когда они представились друг другу:

— В детстве меня звали Фредериком. Зовите меня Фред в память этого счастливого времени.

— All right! Очень хорошо, мистер Фред! — отвечал ему его собеседник.

Боб Барнет — так звали его — родился в Балтиморе от родителей старинного американского рода и, как истый янки, прошел через целый ряд занятий, не стесняясь при этом никакими предрассудками. В своей молодости он был пастухом индюков, коров, затем дантистом, школьным учителем, журналистом, адвокатом и политиком и наконец поступил волонтером в армию генерала Скотта во время войны с Мексикой в 1846 г. и вернулся оттуда с эполетами полковника федеральной армии.