Дмитрий Коваль - Чудеса у меня под ногами. Очерки о находках

Теперь в это трудно было поверить, поскольку речушка поросла камышом, затянулась ряской, а местные жители местами превратили её берега в свалку бытового мусора. В довершение к этому в неё периодически сливали канализацию. Стала гибнуть рыба. Я с друзьями пытался спасти мальков: вылавливал их сачком и выпускал в наполненную водой бочку, стоявшую в нашем огороде. Ещё у меня была мечта найти остатки мраморной лестницы, а также очистить дно речки хотя бы от металлолома с помощью «сильного магнита», который обещал принести один из моих друзей. Обещанный магнит он так и не принёс. И мне оставалось беспомощно созерцать, как речка продолжает превращаться в большую помойку.

Кости, белеющие в кучах мусора на её берегу, мне приходилось видеть и прежде. Но эта кость привлекла моё внимание необычным коричневым цветом, который, по моему мнению, однозначно свидетельствовал о её древности. В пользу древности кости свидетельствовали и пронизывавшие её трещинки. Некоторое время я хранил её в своей детской коллекции, пока не стал находить нечто гораздо более существенное…

Благодаря маме, работавшей в библиотеке медицинского училища, я с ранних лет имел возможность читать интересные книги. Причём больше всего меня интересовала археологическая тематика. Вряд ли это было только лишь потому, что я мечтал найти клад. С ранних лет меня живо интересовало то, каким был мир до моего рождения. Именно поэтому меня завораживали старинные вещи – они были молчаливыми свидетелями тех событий, которые происходили до моего появления в этом мире. Я завидовал археологам, выкапывавшим из земли древности. Само прикосновение к ископаемым раритетам мне казалось волшебным актом прикосновения к прошлому.

Рано заинтересовал меня и вопрос о происхождении человека. Уже во втором классе я прочитал первую научно-популярную книгу на эту тему, из которой узнал кто такие австралопитеки, питекантропы, неандертальцы и кроманьонцы. Несмотря на инстинктивный страх, испытываемый перед человеческими костями, мне страстно хотелось раскапывать в пещерах стоянки первобытных людей, а в школе, на уроках рисования я даже изображал в своём альбоме черепа неандертальцев. Древние инстинкты теснила детская любознательность…

Во время «раскопок» в огороде я порой находил мелкие косточки, и даже небольшие челюсти с зубами. Но то были останки кроликов, которых разводил дед, и которых мы любили кушать, а также, вероятно, останки кошек и собак, когда-то живших в этой усадьбе. Я понимал, что это не древние кости, и знал, что настоящие древности следует искать гораздо глубже, и может даже где-нибудь в другом месте. Но где?

Я грезил раскопками, но не знал, где именно следует копать землю, чтобы найти стоянки первобытных людей, древние города, затерянные сокровища, кости ископаемых животных. Опыт огородных раскопок говорил о том, что наобум можно копать долго, но безрезультатно.

С появлением в моей жизни Песчанского карьера ситуация изменилась. Прежде недоступные для меня земные слои были там обнажены на большом протяжении. Несмотря на название, в этом карьере добывался исключительно гранит. Имя же ему дало расположенное рядом село Песчаное. На гранитах лежали зелёные «глины», а ещё выше – желтовато-белые кварцевые пески. Поскольку пески залегали под слоями чернозёма и рыжеватой глины, сомневаться в их древности не приходилось. Но какова степень этой древности я понятия не имел.

Вопрос о происхождении и геологическом возрасте карьерного песка не давал мне покоя. Этот песок очень походил на тот, который слагал современные берега Днепра. Но от Песчанского карьера до днепровского берега было около трёх километров. Мне – в то время одиннадцатилетнему мальчишке – трудно было представить, что когда-то Днепр был настолько широк, что линия его левого берега проходила через село Песчаное. Но оказалось, что «расширять» русло Днепра до нескольких километров было совсем не обязательно: где-то я прочитал, что реки, подмывая берега, постепенно изменяют свои русла. В то, что русло Днепра могло за тысячи лет переместиться на три километра западнее, верилось уже легче. Но меня ещё смущало другое обстоятельство: чистые кварцевые пески были распространены на обширной площади восточной окраины города. Эта песчаная равнина с мелкобугристым рельефом, покрытая пятнами сосновых насаждений, отстояла от современного днепровского берега ещё дальше, чем Песчанский карьер. Обширные песчаные пустыри, зажатые между сосновыми лесами, невольно напоминали мне пустыню. И тогда я посчитал наиболее вероятной другую версию происхождения этих песков: они были оставлены древним морем.