Лисса Рин - В шаге от восхода

А мне что? Я с удовольствием уставилась на экран, отмечая подозрительно знакомые кадры. Ну разумеется, это же известный японский фильм ужасов о мстительном призраке черноволосой девочки! Так-так, помимо неуемного любопытства наш водитель, оказывается, обладает еще и черным юмором, который в японском обществе, как правило, непонятен и, как следствие, абсолютно неприемлем.

Фильмы ужасов я любила. Но вот жутковатые кадры, щедро приправленные потусторонним шелестом и шумом несправного экрана, в плотном сумраке автобуса разносили вполне ощутимую ауру тревоги и даже страха. Я не удержалась и встала с твердым намерением разыскать какую-нибудь живую душу, поскольку мертвых уже хватало с переизбытком. Но тут в ответ на мой немой призыв живая душа нашлась сама: в автобус вошел Рен и со всего маху задел макушкой экран. Изображение на экране тут же стало четким, а на Реновском лице – недовольным. И я едва не покатилась со смеху в проход.

– Тебе здешнего колорита мало? – попеременно то хмурясь, то улыбаясь, осведомилась жертва японских невысоких потолков и кивнула на экран, который, как оказалось, вещал на чистейшем японском без какого-либо намека на перевод.

– Прости, – видит небо, я старалась, как могла, сдержать смех, но увы, – пожалуйста, прости. Просто я тоже вечно пересчитываю косяки головой, поэтому мне это так знакомо. Сильно задел?

– Самолюбие? Да, – глядя на меня, Рен и сам не смог удержаться от смеха. – Будет шишка, но мне не привыкать.

– Еще бы, с таким-то ростом, – восхищенно заметила я и прикусила язык, в пытках запоздало понять, не задела ли подобным высказыванием кроме самолюбия еще и чувство собственного достоинства.

– Это да, – легко согласился мужчина и устроился рядом, – в школе вечно шпалой обзывали, да и в туристической группе меня не жалуют – постоянно всем обзор загораживаю.

– Ну, в нашей группе таких проблем сегодня не было, – заметила я, глядя на свои пальцы, – как и тебя, – зачем-то добавила и с нетерпением снова уставилась на Рена.

А он посмотрел в ответ, и мое сердце лихо дало дробь, а потом ухнуло в самые недра волнующего возбуждения.

– Завтра исправлюсь, – пообещал он, и моя улыбка предательски вывернула настроение напоказ. Рен же расценил ее иначе, – Что, уже есть шишка? – забеспокоился он, поспешно приглаживая темные волосы.

Я отрицательно замотала головой и аккуратно сняла с его волос маленький кленовый лист.

– Знаешь, у меня порой такое ощущение, что моя голова живет своей жизнью, – поведал мужчина, внимательно наблюдая за моими действиями.

– У твоей головы хороший вкус, – поделилась я своими мыслями и бережно вложила листочек в страницы блокнота. – Я их собираю, – пояснила я, внезапно поймав на себе его задумчивый взгляд.

Рен встрепенулся и провел ладонью по волосам, прилично их взлохматив.

– Больше нет, – развел он руками.

– А больше и не надо, – прошептала я и поспешно перевела взгляд на спинку переднего сидения в безуспешных попытках скрыть льющееся наружу веселье. Да и как было объяснить брюнету, что вовсе не забавная ситуация стала причиной моего хорошего настроения. И волнения: до меня только сейчас дошло, что я только что бесцеремонно лазала по чужой шевелюре без надлежащего на то разрешения ее хозяина.

Я нервно сцепила дрожащие ладони в замок и закусила губу: это надо ж было в первый же день так опростоволоситься!

И хотя для мужчины, кажется, это не имело такого уж большого значения, я твердо решила впредь держать себя в руках, а свои руки – подальше от чужих голов.

– Это что еще за страхи? – заволновалась группа, возвращение которой мы с Реном успешно прозевали.

На экране как раз крупным планом и в HD качестве красочно разворачивалась пронзительная сцена удушения.

– Sumimasen* («Прошу прощения» – яп.), – Вакаба-сан наш язык, насколько я помнила, не понимал, но настроение и подтекст возмущенных туристов уловил отлично. – Sumimasen. Taihen moushi wake gozaimasen* («Я действительно сильно перед вами извиняюсь» – яп.), – безостановочно повторяя и раскланиваясь направо и налево, водитель смущенно переключал каналы, дабы найти что-нибудь менее заупокойное.

И хотя извинялся он явно искренне, лукавая улыбка не сходила с его губ.

– Wakaba-san, – обратился к водителю Ларри.

После небольшого диалога на японском, водитель вежливо ему поклонился, потом улыбнулся, потом снова поклонился и убрал злосчастный телеэкран от взбудораженной толпы и греха подальше.