Ирина Чайковская - Путешествие с Панаевой

Нужно было спасаться. И единственным спасением стало писание рассказов об Италии. На расстоянии эта страна предстала передо мной как сгусток красоты и человечности. Я осознавала, что судьба преподнесла моей семье подарок, дав возможность увидеть эту красоту и оказаться среди этих людей. Жизнь в Италии была трудной. Мы жили вчетвером на крохотный грант, вокруг не было русскоязычной среды, будущее оставалось неопределенным, и все равно это было счастье.

Первый написанный мною рассказ «In Chiesa» («В церкви») был и вообще первым рассказом в моей жизни. До того я писала пьесы и повести. Рассказ сложился словно по волшебству, без всяких усилий, легко и просто выйдя на поверхность в полном снаряжении – как Афина из головы Зевса… Помню, несказанно обрадовавшись его появлению, я послала его на радио «Свобода», которое тогда постоянно слушала. Мне очень хотелось, чтобы рассказ был прочитан по радио голосом Сергея Юрьенена. Оттуда пришел ответ, где говорилось, что содержание рассказа нереально: в доме католического священника не может жить молодая женщина. Что было на это ответить? Я писала «с натуры», но, видимо, на «Свободе» знали все лучше меня. Кстати, позже, общаясь с известной скрипачкой Ниной Бейлиной, я узнала, что и она вместе с сыном жила в Италии в доме католического «прэте».

Появление других «итальянских» рассказов было обусловлено разными причинами, в частности моим желанием рассказать о необыкновенных личностях, встреченных нами в Италии. Так появились «Лючия» и «Мечта о крыжовнике». Их герои – Лючия, простая итальянка, крестьянских корней, и влюбленный в Чехова, похожий на русского земского врача доктор Алессандро Милиотти – списаны с реальных людей. Так случилось, что в Италии мы встретили «праведников». И это не пустые слова. Доктор Сандро Тотти после смерти признан «блаженным», его именем названа улица. А Лидия Г. осталась в памяти горожан как человек необычайной доброты и стойкости… Образ католического священника также навеян реальными впечатлениями. Дон Паоло. Он стал нашим другом, он помогал нам осваивать жизнь в чужой стране. Два раза он ездил с нами в Россию – и мы видели, как пришлась она ему по душе, несмотря на бедность и запустение 1990-х, времени, когда он ее видел.

В Италии я преподавала русский язык, у меня было много учеников, и каждый – своеобразная личность, со своей загадкой. О них я рассказала в записках «Мои итальянские ученики».

В книге вы найдете и две повести, они связаны для меня с сильными и глубокими переживаниями. Писание повести «Путешествие с Панаевой» совмещалось с моей исследовательской работой – я изучала биографию Авдотьи Панаевой, невенчанной спутницы поэта Николая Некрасова, с целью написать о ней большую статью. Отсюда – и сюжет повести, в котором Панаева играет, хотя и подсобную, но особую роль.

Повесть «Путешествие в …» писалась в Италии, она насквозь автобиографична, вплоть до сохранения имен, в ней есть, как говорил Пушкин, «стихи моего сердца». Впрочем, должна сказать, что все итальянские сюжеты прошли через сердце…

Италия – особое место для русского сознания. Живя в Советском Союзе, никогда не думала, что увижу эту волшебную страну и даже проживу в ней семь лет. Не были эти семь итальянских лет сплошной сказкой, но все трудности и горести скрашивались аурой красоты и добра, создававшей вокруг нас своеобразный щит. Нам повезло быть защищенными – красотой и добром!

Оставляю читателей наедине с книгой и верю, что, если они еще не влюблены в Италию и итальянцев, она поможет им в этом.

Жарко было, нестерпимо жарко. Духота, не освежаемая ветерком. Гриша, сидевший в майке на своей кровати, начал плакать, повторяя одно и то же:

– Мне жарко, мне жарко, мне…

– Хватит, – прикрикнула на него Алла, – пошли, – и она подтолкнула его к двери. Они вышли на безлюдную улицу. Вообще эта улица не была безлюдной, как раз наоборот, здесь обосновалась банкарелла, итальянский базар, она была шумной и многолюдной, но не в этот час. В этот час – было три пополудни – на ней никого не было, складные торговые палатки разобрали, на раскаленном асфальте валялся разнообразный бан-карельский сор. Шло время раннего помериджо, когда люди или отдыхают, подставив темя освежающему вентилятору, или спят лицом к прохладной стене.

Алла тянула маленького Гришу, пот застилал глаза, солнце слепило, укрыться от него на улице, зажатой с обеих сторон каменными домами, было негде. Они свернули направо и стали подниматься в гору, здесь была тень, за забором с двух сторон росли пинии и ярко-зеленый глянцевый кустарник. Можно было перевести дух. Наконец начался очень крутой подъем – Алла поднялась в горку по ступенькам, а Гриша вбежал на нее отвесно, и они достигли каменных ворот, закрытых на щеколду. Воздух стал заметно свежее и влажнее, ощущалось близкое присутствие моря. Его не было отсюда видно, но оно расстилалось внизу, за Campo degli ebrei, еврейским кладбищем, которое начиналось сразу за каменной оградой дома, куда они пришли. Алла отодвинула щеколду, и они вошли во дворик.