Жюль Верн - Приключения троих русских и троих англичан. Плавающий город. Священник в 1839 году [без илл.]

В комнате стояла кромешная тьма. Потом Абракса зажгла лампу. Ведьма была чрезвычайно возбуждена: грудь ее вздымалась, глаза налились кровью, по всему телу выступили сатанинские стигматы [495] Стигматы — здесь: красные пятна на теле, являющиеся характерным признаком заболевания истерией. . Она быстро подошла к свету и начала писать. Пьер с нетерпением ждал.

Абракса, объяснив ему, на какие буквы было указано, в каком порядке они располагаются, задумалась на мгновение и снова принялась писать, бормоча что-то себе под нос. Руки ее дрожали.

— Скорее же, скорее! — торопил ее Пьер.

— Не мешай!.. Вот, вот, видишь?

«Ты будешь целомудрен, и ты овладеешь Анной», — прочел Пьер.

Пьер вне себя бросился к Абраксе, обнял ее и повис на шее, словно маленький мальчик, получивший давно желанную игрушку; много лет живя во тьме, в отчаянии, бедолага готов был довольствоваться едва теплящейся надеждой.

Неаккуратным движением он уронил на пол пергамент. Старуха этого не заметила. И только когда в комнате стало чуть-чуть светлее, увидели, что это горящий пергамент освещает ее. Абракса с силой оттолкнула Пьера и кинулась к огню, но успела заметить лишь несколько букв. Ее передернуло.

Пьер ничего не понял, поднял упавшую чернильницу и, взяв обрывок бумаги, написал на нем предсказание.

— Теперь ты вспомнил латынь?

— Да.

— Что все это значит? — воскликнул заинтересованный происходящим Мордом.

— Объясни ему, сынок.

— «Ты будешь целомудрен, и ты овладеешь Анной».

Абракса кивнула.

— Да, я буду целомудрен, — торопливо говорил Пьер, — я добьюсь своего. Она чиста как ангел, и я буду чист, чист для нее. О, благодарю тебя, благодарю! Я счастлив. Неужели все так и сбудется?

— Тебе нужны еще доказательства?

— Какие?

— Есть и еще одна буква.

— О чем ты?

— Это буква «Б».

— И что же?

— Благоволение исходит от Б…

— От Бога?..

— Да ты с ума сошел! «Б» — это Бес, Дьявол!

— Нет-нет… Впрочем… Предсказание сбудется. Для меня настанет рай на земле…

— Да что с тобой? — Старуха была напугана.

— О, не волнуйся. Ад, конечно, ад! Со всеми его радостями, наслаждениями!..

Пьер мог бы говорить без конца, но Абракса, которой не доставляло удовольствия зрелище чужой радости, прервала его восторги:

— Поговорим о другом!

Несколько минут спустя ничто уже не напоминало о том, что происходило в комнате еще недавно. Абракса спрятала все свои колдовские принадлежности, поставила мебель по местам, надела черный капюшон и вновь стала походить на старого ворона.

— Уже поздно, — произнес Мордом. — За полночь!

— Ты утомился, дорогой. А знаешь ли ты, что теперь твоя очередь?

— Я предпочитаю действовать, а не болтать.

— Не все же делать то, что по душе. Уж не обессудь, необходимо обговорить наши планы. Не уйти ли сегодня же ночью? Что ты об этом думаешь, сынок?

Пьер, однако, ничего не слышал, оглушенный внезапными мечтами о счастье.

— Приди в себя! Собери свои бумажки!

Пьер повиновался. Он уже хотел сложить все в бумажник, когда обнаружил с удивлением, что того нет на месте. Обшарив карманы, все закоулки в комнате, ящики стола, Пьер никак не мог опомниться.

— Где мой бумажник, Мордом?

— Я-то откуда знаю?

— Абракса, где он?

— Да ты совсем рехнулся!

— Я потерял его, — упавшим голосом пробормотал Пьер. — Но где же?

— Ладно, скоро узнаем. — И старуха заставила Пьера сесть.

— День выдался на славу. Я говорила тебе, Пьер, что ты ничего не найдешь в каморке старого звонаря. Но это все же было для тебя полезно.

— Куда уж там! Полезно! Именно в этой мерзкой комнатенке я и оставил свой бумажник! А ты не знаешь, старуха, что в нем было.

— Какая разница, — отвечала Абракса с самым равнодушным видом.

— Какая разница?! Естественно, для тебя — никакой. Хотя, если я скажу, что там было, быть может, ты изменишь мнение! Сказать?

— Ну, и что же?

— Портрет Анны, той самой Анны, которой я брежу и которая не испытывает ко мне ничего, кроме презрения и ненависти!

— Что же нам делать, Мордом?!

— Черт побери! Мне-то вообще наплевать.

Пьер никак не отреагировал на издевательский тон Мордома, так был удручен потерей единственной вещи, которая как-то связывала его с любимой. Зыбкая связь эта отныне разорвана. Что ему до издевательств и смешков грубияна Мордома!

— Больше там ничего не было?