Дмитрий Алексеев - По следам «таинственных путешествий»

Александр Иванович свои рукописные сокровища ни от кого не таил, охотно показывал сослуживцам-чиновникам и аристократам-коллекционерам. Проницательные современники, однако, не торопились разделять восхищение его многочисленных посетителей. «Подделки, впрочем, весьма неискусные в большей части рукописей и теперь еще мне памятны», — отмечал археограф П. М. Строев. «Сулакадзев, которого я знал лично, — вспоминал выдающийся филолог академик А. X. Востоков, — имел страсть собирать рукописи и вместе с тем портить их своими приписками и подделками, чтобы придать им большую древность; так называемая им «Оповедь» есть такого же роду собственное его сочинение, исполненное небывалых слов, непонятных сокращений, бессмыслицы...»

Однажды Сулакадзева посетили президент Академии художеств А. Н. Оленин, президент Российской Академии наук адмирал А. С. Шишков и поэт Г. Р. Державин, премного наслышавшиеся о «великом антикварии».

«...Что же вы думаете, я нашел у этого человека? — рассказывал потом Оленин своим друзьям. — Целый угол наваленных черепков и битых бутылок, которые выдавал он за посуду татарских ханов; обломок камня, на котором, по его уверению, отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской битвы; престрашную кипу старых бумаг из какого-нибудь уничтоженного богемского архива, называемых им новгородскими рунами; но главное сокровище состояло в толстой, уродливой палке, вроде дубинки, употребляемой кавказскими пастухами для защиты от волков; эту палку выдавал он за костыль Ивана Грозного, а когда я сказал ему, что на все его вещи нужны исторические доказательства, он с негодованием возразил мне: «Помилуйте, я честный человек и не стану вас обманывать». В числе этих древностей я заметил две алебастровые статуйки Вольтера и Руссо и в шутку спросил: «А это что у вас за антики?» — «Это не антики, — отвечал он, — но точные оригинальные изображения двух величайших поэтов наших, Ломоносова и Державина»» [12] Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 437. .

Стоит ли удивляться после этих слов Оленина, что уже при жизни Сулакадзев попал в «Справочник исторический о бывших в России писателях...» Евгения Болховитинова, где его «Боянов гимн» и «Произречения новгородских жрецов» назывались мнимыми.

Что же побуждало Сулакадзева подделывать рукописи? Корысть, тщеславие или нечто иное? Известный историк литературы прошлого века А. Н. Пыпин первым попытался постигнуть загадочную натуру «неистового антиквария» и дать ответы на эти вопросы. И пришел к выводу: это был человек, который обманывал самого себя. Фантазер, который гнался прежде всего за собственной мечтой восстановить памятники, безвозвратно утраченные в глубине веков [13] Пыпин А. Н. Подделки рукописей и народных песен // Памятники древней письменности. Вып. 127. СПб., 1898. .

«Созидательная» деятельность Сулакадзева оказалась настолько разносторонней и плодовитой, что он по праву занял место в кунсткамере мировых литературных мистификаторов и фальсификаторов рядом с французом Врэн-Люком и англичанином Аэрандом.

Врэн-Люк, подобно Сулакадзеву, не был ни ученым, ни литератором, а просто ловким человеком и не без таланта воспроизводил автографы различных замечательных людей прошлого. Так, он состряпал письма Пифагора, Александра Македонского, Аристотеля, Клеопатры, Рабле, Паскаля и многих других в количестве... 27 320 штук! В своих обманах Врэн-Люк был так нахален, что все великие люди древности писали у него на старинном французском языке. Особый успех имели два письма Паскаля, в которых великий мыслитель доказывал, что он, а не Ньютон открыл законы тяготения. Даже после разоблачения Врэн-Люка Парижская академия из чувства патриотизма долго не желала верить в их подложность.

Произведения Сулакадзева выглядели на первый взгляд вполне невинно, почти как литературные мистификации в духе Томаса Чаттертона и Аэранда. Последний, например, принес в 1795 году своему отцу, известному книгопродавцу и поклоннику Шекспира, два письма «божественного Вилли» к своей жене Анне Гатавей, две драмы, новую версию «Короля Лира» и один акт «Гамлета». Старик с восторгом поверил находкам и не только напечатал все, но и всячески способствовал успеху обеих драм на сцене. Но когда мистификация открылась и весь Лондон стал потешаться над ним, он пришел в отчаяние и умер.

Пыпинский «фантазер» не торговал рукописями, сам не пытался их обнародовать и не «шутил» столь жестоко, как Аэранд. Но охотно разрешал снимать с них копии, публиковать выдержки, которые иногда снабжал собственноручными «переводами». Когда старинному Валаамскому монастырю понадобились сведения об истории заселения островов Ладожского озера, Сулакадзев предложил настоятелю свою «Оповедь». В ней, в частности, утверждалось, что на Валааме еще в первых веках нашей эры существовало государство наподобие Новгородского, связанное ни мало ни много как с самим... римским императором Каракаллой! Державину он разрешил скопировать несколько стихов из своего «Боянова гимна», и стареющий пиит поместил их в «Рассуждении о лирической поэзии», несмотря на предостережения своих друзей [14] Сведения о Сулакадзеве и его подделках содержатся в статьях Л. Я. Резникова «Бессмертный Сулакадзев» (журнал «Русская литература». 1979. № 3), «Опасность мистификаций» (журнал «Вопросы литературы». 1981. № 8), а также в статье А. Изюмского «Мистификация продолжается» (журнал «Вопросы литературы». 1984, № 6). .